Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

всё ещё получал деньги от Проекта 891) и не успевал вернуться. Эта работа досталась мне, и музыка получилась гораздо более «цельная», чем та, которая была написана для пьесы «Лошадь съедает шляпу». Вирджил вернулся в Нью-Йорк, когда пьеса уже шла. «Ну, что, малыш, вижу, теперь сам заслужил, чтобы твою фамилию написали на фасаде театра», — сказал он.

В ту зиму я познакомился с человеком по имени Хэкэр, который снимал фильм для Союза фермеров-арендаторов на юге Соединённых Штатов, и ему была нужна музыка к картине. В политическом смысле союз был местом «отстойным», вроде как им заправляли троцкисты, так, по крайней мере, говорили в Нью-Йорке. Хэкэр привёз с собой полдюжины членов союза, которых выкопал в каком-то медвежьем углу в Кентукки. Странные персонажи. Держались кучкой и о чём-то шушукались. До начала работы я попросил их попеть их песни, что они и сделали, а я использовал мелодию в виде лейтмотива. Мы записали инструментальную музыку и их пение в один и тот же день, и мне выдали несколько пластинок, которые я потом взял с собой в Мексику. В целом музыка получилась довольно воинственная, после её прослушивания мексиканские композиторы одобрительно говорили: Сото los Rusos / «Похоже на русских».

Из Парижа приехал Тонни вместе со своей женой Мари-Клэр Иванофф. Сразу стало понятно, что мы с ней найдём общий язык. Тонни жаловался на недостаточную цивилизованность людей в Соединённых Штатах, и к моему собственному удивлению я часто начинал с ним спорить, но не столько из желания защитить страну, а из-за разногласий по поводу причин такой деградации.

Однажды дождливым вечером Тонни попросил меня о встрече в лобби отеля Plaza. Прибыв в отель, я обнаружил, что вместе с Тонни были Эрика Манн (старшая дочь писателя[254]) и миловидная рыжеволосая девушка с остреньким носиком. Мы сели в такси, и Латуш сказал водителю адрес в Гарлеме. Мы прибыли в какую-то мрачную квартиру, где со всех прибывших брали входную плату и выдавали косяки. Латуш переводил написанный Эрикой текст из антифашистского кабаре The Peppermill / «Перечная мельница» для постановки в Новой школе социальных исследований, они курили «дурь» и говорили о проекте. Рыжеволосую девушку звали Джейн[255], она оказалась не особо общительной. Через пару дней я отвёл Тонни и его жену в переулок Пэтчин-Плейс / Patchin Place, чтобы познакомить с Каммингсом и Мариан. Там мы встретили Латуша, который привёл с собой Джейн. Выпито было много, мы заговорили о Мексике, и Тонни заявил, что хочет туда поехать. Он всё ещё был очень недоволен недостатком культуры в Нью-Йорке, мне кажется, что больше всего его раздражало то, что ни он сам, ни Мари-Клэр не говорили по-английски. Я сказал, что, если они поедут, то я тоже хочу с ними. Потом о своём желании поехать в Мексику заявила и Джейн. Она извинилась, встала и пошла в другую комнату, чтобы позвонить. Потом неожиданно позвала меня. Когда я вошёл в комнату, она передала мне трубку и сказала, что со мной хочет поговорить её мать. Женщина на другом конце провода спросила, как меня зовут, и предложила отвезти Джейн домой после окончания визита к чете Каммингсов. «Если моя дочь едет с вами в Мексику, было бы логично, чтобы мы с вами прежде встретились, вы согласны?» Я согласился, и мы с Джейн поехали в отель Meurice, где она жила. Меня удивило, что миссис Ауэр приняла каприз дочери как что-то совершенно естественное. Сложилось ощущение, что мать Джейн относится к поездке очень серьёзно, раз попросила познакомить её с Тонни и Мари-Клэр. Мы договорились, что приедем к ней в гости на ужин на следующей неделе.

Перед отъездом я уволился из Федерального театрального проекта. «Снова сюда устроиться будет очень непросто», — предупреждали меня. Берман был против поездки в Мексику и намекал, что я веду себя безответственно. Он считал, что раз уж начал карьеру в какой-то сфере, надо продолжать тянуть лямку.

«Je trouve que tu as tort / Я считаю, что ты не прав, — неоднократно повторял он. — Il ne faut jamais couper / Нельзя никогда резко порывать с прежним». Отец с матерью на этот раз были рады, что я уезжаю. Им очень не нравилось, что я участвую в истово ненавидимом ими театральном проекте, особенно потому, что о нём все читали в газетах. Теперь они могут сказать всем, что я ушёл из этой постыдной организации.

Я пришёл в небольшую типографию на 23-й улице, на западе города, и сделал заказ: напечатать красным цветом три листовки по-испански на самоклеющейся бумаге. В них говорилось, что Троцкий опасен, призывалось выслать его из Мексики и что его надо убить. Когда сотрудник типографии прочитал мои призывы, на его лице появилось выражение удивления, судя по всему, он понимал испанский. Я сказал, что мне нужно по пять тысяч копий каждой листовки размером четырнадцать на четыре сантиметра. Сотрудник колебался и спросил, для кого я делаю заказ. «Только для себя», — ответил я. В конце концов он неохотно согласился, сказав: «Вообще-то мне не стоило бы за это браться. Мы ведь члены профсоюза. Но, если между нами, этот человек — угроза. Заказ будет готов к понедельнику».

Пятнадцать тысяч наклеек я положил в свой багаж и вместе с Тонни с женой и Джейн отправился на автобусе «Грейхаунд» в Балтимор. У Тонни было всего 900 долларов. Так как он планировал провести в Мексике несколько месяцев, я знал, что ему не хватит, о чём и известил. «Quel sale bourgeois! / Какой же гадкий буржуй! [Привык денежки считать!]» — ответил он. Не хотелось мне всё-таки, чтобы Тонни уезжал с таким убожеством в кармане, потому как не было желания потом одалживать, и я решил предложить его рисунки сестрам Коун. Мы провели в Балтиморе пару дней, и сестры купили несколько. Потом вспомнил о кураторе музея. Та тоже охотно купила пару его работ, я почувствовал себя увереннее, и мы продолжили ехать на юг. В автобусе мы не ночевали, а вечерами выходили и останавливались в отелях. Обычно мы проводили два дня в одном городе, поэтому чтобы добраться до Нового Орлеана у нас ушло две недели. Спустя ещё неделю мы прибыли в Монтерей и остановились в отеле, больше похожем на сарай. В первую ночь я приподнял доску пола в номере и увидел, что в комнате этажом ниже сидят и беседуют четыре китайца. Наш мексиканский вояж начался удачно, так мне показалось. На следующий день я