Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

кем-то оброненный шест – недалеко, но Ульяна не клюнула на приманку.

«Там-тонь-там-тонь-там-тонь…»

Струи дождя хлестали в лицо, в воздухе серебрилась водяная пыль, справа и слева, скапливаясь, подступал туман. Рука девушки была холодной, чертовски холодной и скользкой, голоса и плач за спиной стихли, и Ульяна увидела впереди ширящуюся полоску чистого неба.

Кисть спутницы норовила выскользнуть из пальцев – холодная ладошка словно размокла и уменьшилась. Она оттягивала руку Ульяны, как если бы та волокла за собой ребенка. Ульяна боялась опустить взгляд, боялась обернуться. Смотрела только вперед – на радугу, вставшую над деревянной нитью тропы.

Дождь закончился, выглянуло солнце, и в воздухе гулко зазвенели насекомые.

– Мамочка! – хлюпнуло за спиной.

Глядя на радугу, Ульяна разжала пальцы, но крошечная рыхлая ручка не исчезла, а метнулась вверх, и острые ногти – осколки льда – впились в предплечье.

Плохой. Очень плохой

1

– Мы в садик не пойдем, пап, не пойдем, да?

У Олега сжалось сердце. Сейчас еще и окатит: холодным, горьким, утренним.

– Надо, сынок, все силачи в садик ходят.

– Но я не хочу… – Личико Антона сморщилось, покраснело, готовое брызнуть слезами. – Лучше к бабушке… только не в садик.

В понедельник всегда тяжело. В понедельник – плач и протесты с самой уверенной аргументацией. Прощальный подарок выходных: предали, прошли, расхлебывай, отец.

– Пап… ну пап…

– Надо, Антоха. Хочешь, пока одеваемся, мультик включу?

Антон не сдержался. Заревел.

– Ну хватит, опять сопли наплачешь.

– Меня мама отвезет?

– Мама на работе. Я тебя отведу.

Лида повезла туристическую группу в Варшаву, будет вечером или ночью. Олег называл супругу «добытчицей», сам сидел без официальной работы уже пятый месяц. Кормили халтурки, верстка сайтов, иногда – копирайтинг.

Он перенес всхлипывающего Антона в зал и включил телевизор. Под «Щенячий патруль» закапал сыну лекарство в нос, дал витамины – все, что прописал гомеопат. Уже год лечили аденоиды второй степени, Лида и слышать не хотела про операцию.

– А Михайловна сегодня будет? – спросил из-под пледа Антон; глаза красные, но уже подсыхающие.

– Было бы неплохо.

Валентина Михайловна, любимая воспитательница. Или приемлемая. Встретит с улыбкой, проведет за руку в игровую – и на том спасибо. Год назад, в младшей группе, было проще: шел к болтливой и добродушной Аркадьевне, няньке, на чьем лице поставил свой именник алкоголь. Вот ее Антон точно любил, а значит, любил и Олег: друг моего сына – мой друг. Но Аркадьевна перевелась в старшую группу, на более пышные хлеба.

– А она точно будет?

– Ну… – Врать сыну даже в таких мелочах он почти не умел, старался общаться как с взрослым. – Вероятность велика. Пятьдесят на пятьдесят. Либо Михайловна, либо Николаевна. – Про возможность замены на воспитательницу из другой группы он умолчал. – Сделаем ставку на Михайловну, да?

– Да.

Новую попытку Антон предпринял на пороге:

– Не хочу туда ходить. Ну пожалуйста, пап, давай останемся дома… Он плохой, он стучит…

– Кто стучит?

Антон молчал, уткнувшись взглядом в прорезиненный коврик тамбура.

– Антоха, посмотри на меня. Ты о ком? Кто-то из мальчиков? Плохой Арсений? Ау, с кем я разговариваю?

Бесполезно.

Олег закрыл дверь и повел сына к лифту.

Утро было противное, клочковатое, тусклое, между многоэтажками полз серый туман. Хотелось достать сигарету и зажигалку, согреться затяжкой, но Олег не курил при сыне.

В садовской раздевалке Антон снова расплакался, обхватил ногу отца, будто единственную надежду – фонарный столб во время урагана, и не хотел отпускать. У Олега защипало в глазах.

– Ну, силач, все хорошо. Я тебя скоро заберу, соскучиться не успеешь.

– Самого… первого? – сквозь слезы спросил сын.

– Самого-самого первого.

Антон обреченно кивнул. Сдался – разжал ручки, стал тереть глаза, которые продолжали набухать влагой.

– Давай я. – Олег присел и достал платок. – А где шкафчик плохого Арсения?

– Вот. – Сын показал на дверцу с наклейкой мультяшного кота. Н-да, не без иронии: на шкафчике Антона жила безобидная мышка.

– Если Арсений станет задираться, знаешь, что делать?

– Я ему ка-ак дам.

– Правильно. Врежешь, Арсений сам бояться будет.

Из игровой комнаты (она же учебная, она же столовая) появилась воспитательница. Михайловна. Ну, хоть здесь повезло. Олег внутренне улыбнулся: вот уж не думал, что будет испытывать радость от сыгравшей ставки на конкретную воспитательницу. Мелочи отцовства.

– Доброе, – кивнул он, а потом потрепал волосы сына. – Скоро увидимся.

Михайловна – молодая, крикливая, но какая-никакая защита, доверенное лицо родителей в восьмичасовом мире без родителей – взяла Антона за руку. Тот бросил на отца кислый взгляд и подчинился. Олег подмигнул.

Выйдя за ворота, он закурил. В грудной клетке елозило паршивое чувство вины, плохое, неправильное. Нашептывало: сам привел, сам оставил сына в этом… жутком месте.

Детском саду.

Олег подумал, что ненавидит детские сады. И чужое детство, которое ранило Антона.

О, как он все это ненавидел!

«Убью Арсения, – подумал Олег, чтобы развеять морок в голове. И беззвучно рассмеялся в туманное утро. – Ну, держись, гаденыш!»

Убить Арсения посоветовал друг и соавтор Никита Рибак. Общались по Сети, в реальности не пересекались: Рибак жил и писал на Украине, в сутках железнодорожной тряски.

«Детский садик – вот где настоящий хоррор, – однажды поделился Олег в скайпе. – Какой-то малый ухо моему Антохе расцарапал. Или не малый. Фиг чего добьешься. В себя уходит, молчит. Арсений у них там есть, всю группу терроризирует, даже воспетки сладить не могут. Дети…»

«Да, друг. Детство – это всегда тяжело и непросто. А вот Арсения надо бить! А лучше замочить его в новом рассказе», – ответил Никита.

«Так весь садик перебью».

«Ага. В стиле того рассказа Кинга, про учительницу в корсете».

Олег честно попытался. Открыл ворд, под своими именем и фамилией набрал красным шрифтом «Про садик???» (пока не всплывет единственно верное название), сходил на кухню, вернулся с кружкой чая, стал медитировать на чистый лист.

Спустя час сдался. Не будет рассказа, в котором монстры лакомятся вредным и задиристым мальчиком Арсением. Сегодня уж точно. Да и нехорошо это – убивать детей, даже драчунов, даже в вымышленных историях.

Олег, не сохраняя, закрыл файл и выкурил на лестничной площадке две сигареты. Посмеялся над собой, поругал себя. Блин, взрослый дядька, понимает ведь – нужное дело, садик-то: к социуму привыкнуть, куда без этого.

За сыном пришел в четыре пятнадцать: четверть часа накинул на занятие в музыкальной комнате, о котором еще утром сообщило расписание на стенде.

– Антон, папа пришел, – позвала рыжеволосая Николаевна, сменившая после обеда Михайловну. – Стул не забудь задвинуть.

Антон рванул к отцу.