Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

оперировать, удалить их к чертовой матери, – мысленно обратился он к Лиде. – Сколько можно».

Так и заснул. Ко всему привыкаешь: к раскатистому детскому храпу, к заводскому гулу, к…

К шагам за стеной.

На третий день болезни у Антона начался понос. Сидели на диете – сухарики, рисовая каша, компоты. «Сходили, блин, в садик, – повторял, как мантру, Олег, – получили свою порцию дряни».

Две недели назад только-только оправились от ОРВИ. Антон притащил из садика болячку и поделился с родителями. Переболели тогда всей семьей – отекшее горло, температура, насморк. Олег и Лида перенесли на ногах, день-два на пакетиках «ТераФлю», Антону прописали антибиотик.

Детский сад казался Олегу не только рассадником хворей, но и тюрьмой в миниатюре. С задиристыми ребятами, с кошмаром навязанного коллектива Антон мог справиться только сам, отцу оставалось одно – наблюдать через прутья. Очередное бессилие перед детской жестокостью.

А еще этот великан…

Олег задумался. Какие жути обитали в его малолетстве?

Садик он помнил плохо. Упавшего с «паутины» и сломавшего руку Мишку. Ужасный, с комками молочный суп. Не менее ужасную манную кашу и тщетность попыток сделать ее хоть немного съедобней при помощи клубничного варенья. Конфеты, которые он таскал кривоногой дылде Валечке (а, нет, это подкинутое мамой воспоминание). Что-то еще, по мелочи. Но никаких бабаек под кроватью или страшил в шкафчиках раздевалки. Мама говорила, что в сад он ходил без слез. Стоп, как он мог забыть…

Его – всех ребят – пугала воспитательница в средней или старшей группе. Злая тетка с большими зубами, которая в назидание другим ставила нарушителей тихого часа голыми на подоконник. Нагие хныкающие детишки на растрескавшемся подоконнике спальни. Мегера постоянно угрожала великим и ужасным КГБ, особенно после того, как Миша сломал руку. Но главным орудием пыток оставалось окно. Олег не помнил, как она обзывала других детей, но свою кличку забыть не мог – Голежик. Голежик, сука. Прозвище до сих пор казалось унизительным. «Голый Олежик на подоконнике», так он думал о себе в момент наибольшего стыда – и отпускало, вытеснялось гнусным послевкусием детства. Злая зубастая тетка… Давить таких надо. Представишь, что подобная тварь занимается твоим ребенком, и от злости темнеет в глазах.

Ладно, проехали…

Он не мог найти в своем прошлом какого-либо цельного, иррационального страха, имеющего тело, или хотя бы глаза, или голос. Да, где-то в начале девяностых был лысый дядечка, торгующий в подвале видеокассетами. Олег был уверен: продавец – не человек. Возможно, инопланетянин. Большой, словно перекачанный воздушный шарик, череп, с буграми и выемками, в которых могла скапливаться дождевая вода. Три-четыре белесые волосины, торчащие антеннами из этого кочковатого недоразумения. Выпученные глаза. Лысый дядечка пискляво здоровался и не мешал Олегу вчитываться в надписи на торцах (желтая приклеенная скотчем полиграфия с названиями основного и добавочного фильмов), крутить в руках фирменные цветные упаковки (одна кассета – один фильм). Несколько раз инопланетянин, не смущаясь присутствия покупателя, феном запаковывал кассеты в пленку. Но существо с большой некрасивой головой не пугало Олега – скорее, интриговало. Все эти дефекты и странности – их было интересно фиксировать вороватым взглядом. А потом лысый дядечка исчез из его жизни, как и видеокассеты.

Ничего. Возможно, он просто забыл: так долго гнал от себя жуткие эпизоды детства, что они превратились в безмолвные кадры, лишились яркости и исчезли. Как ни крути, на выходе – ноль.

Зато у его четырехлетнего сына есть свой великан.

Могло ли случиться так, что Антон принес домой – например, в капюшоне или рисунке со снежинками – не только болячку, но и что-то другое, потустороннее, злое? Олег рассмеялся, но как-то наигранно. Ведь глупость… великан, прячущийся в детском рисунке… ну ведь глупость же?..

– А как черный великан выглядит? Он большой?

– Он же великан, – снисходительно напомнил сын, – конечно, большой. И худой. А еще у него много ртов.

– А зубы? – Олег не до конца понимал, почему спрашивает об этом.

– Зубов нет. Только рты, они как присоски.

Кажется, успокоился. Хорошо. Олег где-то слышал или читал, что лучший способ избавиться от страхов – говорить о них, разоблачать словами.

Шаги за дверью полчаса как стихли. Растворились в гудящих электричеством ламповых спиралях.

Сын так долго тер глаза ладонями и кулаками, оттягивая нижние веки, что лицо покраснело. А еще он обмочился. Во сне или когда великан зацокал копытами в коридоре – непонятно. Не говорит.

На этот раз Олег оставил включенным свет во всей квартире.

Сердце по-прежнему колотилось. Перед пробуждением ему снилась игровая комната и сидящая в углу женщина. Михайловна. Или Николаевна. Как понять, когда нет лица, лишь темно-красный провал, раковина, словно по черепу шарахнули молотом? Вмяли внутрь – кости, глаза, жизнь.

– Пап?

– Что, силач?

– А мы можем куда-нибудь уехать?

– Зачем?

– Чтобы не ночевать дома.

– Ну прекращай…

…черные копыта, да, черные в трещинах копыта с линией жестких серых волос – он видел их на кухне под духовым шкафом. Показалось, что видел.

Цок-цок-цок. Пробирающий до озноба звук, который нельзя привязать ни к чему осмысленному, только попытаться вдавить в палитру ночи, но он всплывает, нет ему там места. Он чужой, нереальный.

– Он воняет, пап. Ты чувствуешь?

Олег чувствовал. В квартире появились неприятные запахи: гари, немытых ног, испражнений.

– Пускай он уйдет! – закричал и тут же заплакал Антон, на шее вздулись вены.

– Тише, все хорошо, хорошо.

– Пускай…

– Тише, успокойся.

Сын притих, уткнувшись в плечо отца. Попросил:

– Пап, расскажи историю.

– Какую?

– Ту. Про зайчика и великанов.

– Хорошо. – Все что угодно, только бы отвлечь, отвлечься. – Слушай.

На одной далекой планете однажды родился зайчик. Жители планеты постоянно чего-то боялись, они никогда не выходили из своих домиков. А виноваты в этом были великаны, которые жили в небе и на деревьях и напоминали большие хмурые тучи, – это они заставляли жителей планеты всего бояться. Но зайчик был очень добрым и любознательным, он не послушался родителей, которые говорили шепотом, потому что боялись, что их услышат великаны, и выпрыгнул из форточки на улицу. Зайчик упал на мягкую траву и рассмеялся. «Кто шумит?..» – ворчливо спросил великан с дерева. «Кто смеется?!» – возмутилась большая черная туча. «Это я!» – без страха ответил зайчик. «Прекрати шуметь! – потребовали великаны. – Ты должен нас бояться!» Зайчик снова рассмеялся: «А вот и не боюсь! Вы мрачные, но не страшные. Вы злые и плохие. И я не буду с вами дружить. Уходите, пока не поздно!» – «Как ты, мелюзга, смеешь