Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст

Объем частной торговли через Кяхту в рублевой стоимости или количестве товаров с какой-либо достоверностью установить не представляется возможным. Данные за период времени до 1755 года выгладят разрозненными и бессистемными. Дальше, как уже говорилось в главе 4 настоящего труда, появляется убедительная причина для того, чтобы заняться анализом имеющихся данных по товарообмену в рублях, но проводить его следует с разумной долей осмотрительности и с большими оговорками. В данных, приведенных ниже, не берется в расчет контрабанда, обуздать которую, следует отметить, практически не удалось с самого момента подписания Кяхтинского договора, а ведь на нее приходилась значительная доля общего фактического товарооборота. В 1758 году директор Кяхтинской таможни Р. Пятов докладывал, что тайные перевозки товаров невозможно было предотвратить из-за больших расстояний между таможенными заставами и караульными постами, а также потому, что буряты, назначенные в караульную службу, к своему заданию по перехвату контрабандистов относились спустя рукава. Они и сами были не прочь заняться таким незаконным промыслом. Поскольку деревянные частоколы и парапетные ограждения по грудь высотой соорудили много лет тому назад, по большому счету все они погнили, поломались или сгорели в пожаре, Р. Пятов выступил с инициативой по возведению основного барьера вдоль берега озера Байкал поблизости от Посольского монастыря (названного в честь С.Л. Владиславич-Рагузинского). Но в борьбе с изобретательными контрабандистами, готовыми преодолеть любые преграды на своем пути, на легкую победу рассчитывать не приходилось. В заключение отметим, что все дошедшие до нас сведения почерпнуты из документов таможенной службы, грешащих, как уже отмечалось, большими неточностями.

А.В. Семенов подсчитал, что в 1744 году русские купцы через покупку или обмен приобрели в Кяхте китайских товаров на 287 тысяч рублей, а два года спустя за восемь месяцев — на 177 106 рублей, то есть ими практически повторялся показатель 1744 года. Стоимость многих партий приобретенного товара достигала целых 10 тысяч рублей, а купцы первой гильдии, например московский предприниматель Гаврила Журавлев, тратили сразу по нескольку десятков тысяч рублей. Такие суммы видятся вполне правдоподобными, и их можно считать рационально точным показателем высокого уровня товарообмена, достигнутого в 1740-х годах, впрочем после весьма вялого старта. На 1751 году А.В. Семенов зафиксировал объем китайских товаров на уровне 433 133 серебряных рубля, что в полтора с небольшим раза больше, чем в середине 1740-х годов. В том числе указана стоимость шелковых тканей в размере 103 050 рублей, хлопчатобумажных изделий на 527 940 рублей, шелка-сырца и полуфабриката на 10 810 рублей и чая различных сортов на небольшую сумму 46 375 рублей. Никаких сумм для оценки стоимости российского экспорта до 1755 года не существует. Зато существуют все основания для предположения о том, что они примерно совпадают со стоимостью импорта. То есть валовой товарооборот в середине 1740-х годов можно оценить в сумму от 500 до 600 тысяч рублей и от 800 до 900 тысяч рублей за первые несколько лет следующего десятилетия.

За последние семь лет правления императрицы Екатерины совокупная рублевая стоимость товарного оборота находилась в пределах от 698 051 рубля в 1756 году до 1 417 130 рублей в 1759-м. Из этого объема в виде пошлины в казну поступало от 157 до 230 тысяч рублей в год, во много раз превышавших доходы от самых удачных пекинских казенных обозов, требовавших гораздо больше капиталовложений. На протяжении шести из этих семи лет стоимость российского экспорта превышала стоимость китайского импорта. И некоторые тогдашние наблюдатели списывают такое положение вещей на то, что русские купцы зачастую назначали цену (в денежном выражении или по стандарту стоимости, назначавшемуся в то время для фактического обмена товарами) намного ниже той, что просили китайцы за свои товары. Тем самым обмен велся якобы на «невыгодных» условиях. В силу сравнительно низких затрат на промысел сибирских мехов и высокой цены китайских нарядов, назначаемой на российских рынках, русские купцы чувствовали себя на этих рынках вполне вольготно. Кое-кто из великорусских торговых деятелей получал доход на свои капиталовложения в пределах 200–300 процентов.

В самом начале правления императрицы Екатерины китайцы приостановили торги в Кяхте как минимум на четыре года из-за серьезных споров между властями этих двух держав. Речь об упомянутых спорах пойдет в следующей главе. Общий оборот в двусторонней торговле в 1767 году скатился к нулю, и только в 1769 году его удалось восстановить, а потом он превысил товарооборот всех предыдущих самых удачных лет.

Государственная монополия на доставку и сбыт лучших сибирских мехов совсем не мешала тому, что находившаяся в изобилии пушнина подешевле оставалась в Кяхте основным экспортным товаром русских купцов. На протяжении второй половины XVIII столетия на меха каждый год в стоимостном выражении приходилось намного больше половины вывозимого за границу товара. Так, в 1755 году в объеме такого товара на 606 тысяч рублей меха составили 69,8 процента (на 423 тысячи рублей). И существуют все основания полагать, что такое преобладающее место принадлежало мехам во второй четверти XVIII столетия. К концу века абсолютный объем пушнины в товарообороте продолжал увеличиваться, но ее относительное положение явно ослабевало, так как возрастал объем других товаров, прежде всего в виде европейских промышленных изделий. Притом что львиная доля отборной пушнины выводилась из официального оборота на время действия системы казенных торговых обозов, кроме тех периодов времени, когда его санкционировали Л. Ланг и его преемники, посчитавшие, что частная продажа такой пушнины не скажется на казенной торговле, многие виды мехов попроще среди китайцев пользовались практически таким же громадным спросом. Причиной такого спроса представляется мастерство китайских скорняков, которым они овладели в покраске и переработке дешевых мехов в соблазнительный товар.

Самой массовой пушниной по объему сбыта, хотя не всегда по стоимости, считался беличий мех разнообразного качества и состояния. За ним назовем (не придерживаясь порядка очередности) мех горностая, лисицы, бобра, хорька, кролика, рыси, выдры, куницы, калана, волка, медведя, росомахи, норки, сурка, собаки. Все эти меха добывали в основном в Сибири. Во второй половине века и с годами все большими партиями в Кяхте стали продавать североамериканские меха, доставлявшиеся либо с Алеутских островов, либо с Аляски промышленниками, которые осмеливались пересечь северные моря. Везли к тому же меха из Канады и Соединенных Штатов Америки, но с участием европейских перевозчиков. В частности, голландцы везли меха из Нового Света в Россию через балтийские порты и Архангельск. В самом начале XVIII века Россию ежегодно посещали от 60 до 80 голландских торговых судов, несущих на борту среди прочего меха из Новых Нидерландов (прежде всего шкуры бобра). В обмен голландцы получали старинные рейксдальдеры (нидерландская монета номиналом 2,5 гульдена), золотые дукаты, специи, текстиль, вина, юфть и шкуры русского бобра! Русские шорники владели производственным секретом, докладывал Е.Е. Рич, с помощью которого вычесывали мех бобра таким способом, что оставляли одну только ость, и такой мех высоко ценился у европейских галантерейщиков. Некоторую часть мехов североамериканского бобра доставляли через Сибирь на границу и продавали китайцам, и, несмотря на необходимость преодолевать огромные расстояния, русские купцы все-таки на этом деле неплохо зарабатывали. С 1740-х годов на алеутскую и аляскинскую пушнину, почти всегда накапливаемую купцами или их агентами из Иркутска, приходилась все большая доля кяхтинского рынка, тем более что истощение поголовья пушного зверя в Сибири вызвало повышение цен.