Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст

Приобретенный опыт преодоления былых трудностей не послужил поводом для укрепления пограничной охраны и совершенствования досмотровой службы ни с одной из сторон. Русская царица действительно санкционировала формирование одного нового драгунского полка и одного пехотного батальона, укомплектованных представителями сибирского дворянства, казаками и боярскими сыновьями. Сибирскому представительству тоже поступило распоряжение на создание запасов всего имеющегося под рукой оружия, боеприпасов, лошадей и военного обмундирования. На протяжении всех сражений с Галданом китайцы сообщали русским чиновникам о сооружении нескольких новых крепостей в Монголии, но ни одна из принятых мер не возымела видимого эффекта, так как граница оставалась по-прежнему дырявой.

Поскольку проблема беглецов на тот момент отступила на второй план, обострились споры по поводу конокрадства и хищения прочего имущества через границу. Положениями Кяхтинского договора предусматривалось, чтобы угнанный скот возвращали его владельцу в десятикратном размере. Такое условие смотрится прекрасно, но выполнить его практически невозможно в условиях скотоводческой формы хозяйства, служащей единственным источником жизненно необходимых ресурсов. Такое суровое наказание предполагалось в качестве возможного средства устрашения, но на деле все вышло совсем наоборот: воры никуда не делись, зато в условиях десятикратного возмещения похищенного имущества участились случаи угона скота, на скот повысился спрос и т. д., пока ситуация полностью не вышла из-под контроля. Один из первых случаев угона скота после заключения Кяхтинского договора зарегистрирован в 1732 году. Тогда монгольский разбойник с большой дороги убил трех русских пастухов и угнал 113 голов скота. Китайские власти возвратили украденных животных и заплатили штраф в виде 203 голов «крупных» коров.

Русские люди такого усердия в деле возмещения утраченного имущества не проявляли. В том же самом году китайцы потребовали 2087 голов скота, угнанного с 1729 года в окрестностях Цурухайтуя на востоке. Русские власти не спешили принимать мер, тогда как претензии к ним множились до тех пор, пока в 1737 году не случилась трагедия: был разрушен дом одного китайского купца и похищен его товар. Тогда дзаргучей пошел на приостановление торговли в Кяхте на несколько дней. На протяжении двух предыдущих лет капитан П. Порецкий получил от ханов чжечженей и тушету списки с указанием 190 отдельных случаев хищения чужого имущества, на основании которых монгольские вожди потребовали у русских властей передать им 23 873 головы верблюдов, лошадей и рогатого скота. Он докладывал в начале 1737 года губернатору Тобольска и одновременно в Коллегию иностранных дел, что ему удалось расследовать только 40 случаев хищения скота и передать китайской стороне 2927 голов. Еще 150 преступных случаев остались нерасследованными. Между тем он расследовал и оформил 37 случаев (из в общей сложности 186) угона российского скота в Монголию и обеспечил возвращение в Сибирь 3665 голов из в общей сложности 25 784 затребованных голов скота. Как и в случае с беглецами — нарушителями границы, местные российские чиновники с молчаливого согласия Коллегии иностранных дел считали самым удобным средством обращения с хищением скота своего рода обмен домашними животными. В письме данной коллегии местному губернатору от 15 сентября 1737 года говорилось, что китайцев вроде бы не волнуют нераскрытые случаи конокрадства и в то же время остаются без должной реакции многочисленные мелкие претензии с российской стороны. Следовательно, впредь стоит просто «помалкивать» и ничего не расследовать. На тот случай, если китайцы вздумают настаивать на своих претензиях, П. Порецкому поручалось расследование преступлений, но ровно стольких случаев, сколько получится, и при этом он должен был потребовать от китайцев удовлетворения такого же количества претензий с российской стороны.

Рассмотрение данного затруднения и прочих противоречий требовало череды приграничных совещаний (в 1739–1743) с участием следователя по особым поручениям П. Порецкого (а после смерти в 1739 году его преемников майора Калины Налабардина и капитана Андрея Греченинова, прежде служивших в одном и том же Якутском полку) и нескольких советников, назначаемых тушету-ханом. Из перечисленных русскими участниками совещаний 50 преступлений в форме переселения с незаконным пересечением границы, хищения чужого имущества, угона скота и убийства раскрыть удалось 15 уголовных дел, но никаких конкретных решений или процессуальных норм по обращению с такими делами на будущее выработать не получилось. Хотя то совещание закрывали в ноябре 1743 года в атмосфере дружбы и миролюбия.

Все дружелюбие испарилось уже в следующем году в ходе жаркого спора по поводу трагедии, когда пьяные русские мужики убили двух китайцев во время конфликта из-за водки. Из-за этого происшествия возникла угроза всему предприятию в виде казенного обоза под руководством Герасима Кирилловича Лебратовского в 1744 году. Дзаргучей, уставший ждать заверений с российской стороны в том, что негодяев, виновных в злодейском убийстве, осудили за совершенное ими преступление, в конце концов на 17 дней закрыл торговлю в Маймачене, пока ему не сообщили дату суда. Даже тогда расследование продвинулось совсем незначительно, и только в 1746 году китайцам сообщили о том, что преступников приговорили к смертной казни. Однако, насколько нам известно, никого не казнили, а китайцам ничего больше не оставалось, кроме как продолжать требовать предъявления тел казненных на границе в качестве доказательства порядочности российских вершителей правосудия.

Данный спор по поводу смертной казни для пойманных в приграничной зоне злодеев не был единичным случаем. Тяжбы из-за наказания пойманных преступников, за которые обычно предусматривалась высшая мера, между двумя сторонами длились с 1742 года. Кяхтинским договором определялась смертная казнь для военнослужащих обеих сторон, обвиненных в дезертирстве, ее исполнение предполагалось на стороне границы, на которой дезертиров задерживали. Однако в нем ничего не говорилось относительно наказания, назначаемого гражданским лицам. Все дело осложнялось елизаветинскими мерами по облегчению наказаний и отмене смертного приговора для представителей некоторых сословий и групп населения России. В Сибири, однако, смертная казнь применялась на протяжении некоторого времени после того, как от нее отказались в европейской части России. Тяжбы по этому поводу в русско-китайских отношениях возобновились в 1750 году, когда Варфоломей Якоби доложил о своем решении в одностороннем порядке помиловать тунгуса, которого китайцы трижды обвинили в казнокрадстве. При этом он привел весьма бесхитростное обоснование: китайцы воздерживались от казни своих собственных преступников, и в ответ на такое милосердие русские люди тоже не должны убивать соотечественников. Тайно от китайцев тунгусов и прочих российских коренных жителей следовало пороть кнутом и наказывать повышенной ставкой ясака во время его сбора. В Коллегии иностранных дел 31 июля 1750 года признали достойным обоснование решения В.В. Якоби, и, даже если бы китайцы стали казнить своих собственных преступников, ему предлагалось ждать подтверждения смертного приговора из Сената и только потом исполнять его применительно к кому-либо из подданных русского престола. Прознав о таком решении, пограничный дзаргучей в 1751 году запретил торговлю на два дня. Два года спустя, когда русские стражи границы задержали нескольких китайцев при попытке переправления запрещенных товаров (китайского вина и 90 копеек медью) и передали их соотечественникам, вино и деньги они поначалу попридержали у себя. Текущий спор, вызванный таким рядовым происшествием, использовал дзаргучей, заявивший об отсутствии у него доказательства наказания убийц, совершивших свое преступление еще 10 лет тому назад, а также еще в трех отдельных случаях, и приостановил торговлю в Маймачене в общей сложности на пять с лишним месяцев летнего сезона. На тот момент более длительного периода приостановления торгов за все их время не случалось. Переписка между Сенатом и Лифаньюанем с выдвижением собственных аргументов и претензий по поводу наказания преступников продолжалась еще много лет.