Зимняя Чаща - Ши Эрншоу

Я вновь хватаюсь за лед, и на этот раз мои руки цепляются за что-то холодное и гладкое. Я сжимаю эту вещь в своем кулаке, и тут Макс неожиданно бросается ко мне. Но не затем, чтобы вытащить меня. Он тянется за вещью, которую я держу в своем кулаке – это, разумеется, его серебряные часы, – и, схватившись за конец цепочки, резко дергает ее на себя. Цепочка рвется, часы остаются у меня в руке.

Я моргаю, глядя на Макса, и судорожно хватаю ртом воздух, отлично понимая, что это мой последний вдох. Штормовое ночное небо расплывается у меня перед глазами – мое зрение начинает коченеть вслед за моими руками, ногами, легкими.

Снова моргаю и снова пытаюсь ухватиться за лед, но руки уже одеревенели и не шевелятся, а Макс просто стоит и смотрит. Холодным, холодным взглядом следит за тем, как я тону.

Я закрываю свои глаза, и темнота утягивает меня вниз.

Один быстрый глоток, и все замирает.

Озеро действительно бездонное, как говорили о нем парни в лагере, его глубину невозможно измерить.

Я тону, и свет для меня исчез. И время исчезло тоже. Сколько воды может вместиться в легкие человека? Не знаю. Много.

И я тону, тону, тону, пока вновь не открою глаза.

Пока не опущусь до дна озера, которое, оказывается, и не озеро вовсе.

Холод по-прежнему пробирает меня насквозь, кожа все еще ощущает ледяную воду озера, и я дрожу, но почему-то нахожусь теперь не подо льдом, а под густыми кронами деревьев. И не вода меня окружает, а засыпает снег, и ветер свистит, задувая воздух в мои легкие.

Я жив. И нахожусь в зимнем лесу.

А еще здесь откуда-то взялась девушка, она стоит передо мной на коленях, в снегу и темноте. Девушка наклоняется надо мной, и я вижу ее длинные черные волосы.

Девушка, которая может оказаться ведьмой.

Мягкая боль растекается в моей груди, обволакивает, словно темная река.

В том, что произошло той ночью, нужно винить Макса.

Это он заставил Оливера выйти на лед. Другие – Ретт, Джаспер и Лин – тоже там были. И когда Сюзи рассказала им, что я нашла Оливера – живым! – они силой вынудили меня пойти в Чащу, чтобы своими глазами посмотреть, правда ли это. Сумел ли Оливер каким-то чудом выжить, а затем прятался все это время. Ведь если он был жив, если он не утонул, то это меняло буквально все.

Это означало бы, что они не виноваты в его смерти.

Макс мог бы тогда покинуть свое укрытие, а потом все они – включая Оливера – просто свели бы все к шуткам-прибауткам. «А помнишь, как мы думали тогда, что ты умер? А ты живой, чувак!» – и хлоп ладонью по спине, и приложиться по очереди к бутылке, и все хорошо, все забыто. Никто не сядет в тюрьму за убийство. Никому не придется прикидываться, будто им ничего не известно. Просто исчез парень со своей койки в лагере, и все. И никому из них не придется лгать до конца своей жизни, зная о том, что парень умер в ту ночь, когда они покидали лагерь.

Но я ошиблась. Не находила я Оливера живым.

И все, что случилось той ночью, нельзя было ни отменить, ни забыть. Парень по-прежнему мертв. И только я одна могу видеть его. Ведь только Уокер может видеть мертвых, видеть призраков среди самых темных теней. Наши глаза по-другому устроены, они способны видеть то, чего не видит больше никто.

– Мне очень жаль, – говорит Оливер таким тоном, будто это его вина. Будто ему жаль, что он мертв, и жаль, что он позволил мне поверить в обратное. Сожалеет о том, что теперь я тоскую по нему, сожалеет о том, что целовал меня в моей комнате и спал в моей постели, что дышал, как настоящий живой парень, и дал мне повод думать, что всегда останется таким.

«Темные дела творятся», – думаю я.

Пропавший парень нашелся в лесу. Мертвый парень.

Я опускаю руку, в которой держу книгу заклинаний, и смотрю на то, как с неба дождем сыплются частички пепла. Делаю вдох, и воздух, словно бритвой, режет мои легкие. Пожар слишком близко, подбирается к самому берегу. Он уже так близко. Но сердце мое молчит, и это ранит меня сильнее всего.

– Все это не имеет значения, – говорю я. Все равно уже слишком поздно. Оливер разбил мое сердце, а лес жарко пылает вокруг меня, и не осталось времени, чтобы сбежать отсюда.

Оливер протягивает руку, пытается прикоснуться ко мне, провести своим пальцем вниз по моей щеке, но я отшатываюсь. Оливер мертв, и даже если в этом нет его вины, он все равно мертв, мертв, мертв. И ничем, никак этого не исправить. Нет в книге Уокеров ни одного заклинания, которое могло бы вернуть Оливера назад, к жизни, которое могло бы сделать так, чтобы снова наполнить настоящим воздухом его мертвые легкие.

Того, что сделано, изменить нельзя.

Смотрю вдоль берега и вижу, что деревья, отделяющие нас от дороги, уже охвачены огнем. Пламя лижет их кроны, выбрасывая в небо вихри раскаленного воздуха и пепла. Перекрыта теперь даже тропинка, ведущая к моему дому. Выхода больше нет. Мы слишком долго тянули время, слишком долго ждали. Нет, это я ждала слишком долго.

На берегу начал таять снег, и из-под него уже выступает наружу почерневшая от сажи галька и смешанный с пеплом песок.

– Нора, – говорит Оливер, но я не хочу смотреть на него, потому что все плохо. Очень плохо. Потому что все пылает. Потому что огонь слишком близко, он уже окружает меня. А Оливер мертв. У меня по щекам текут слезы.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, – говорит он и протягивает свою мертвую ладонь, чтобы стереть мои слезы. Парень, которого я могу видеть, к которому я могу притронуться, но этого не может сделать никто другой, кроме меня.

– Мне так жаль, – говорит Оливер. – Я так хотел бы все исправить.

– Но ты этого не можешь, – срываются с моих горьких от дыма губ горькие слова. Оливер так близко, что мог бы поцеловать меня. Стереть прикосновением своих губ память обо всем. Но я не хочу, чтобы он это сделал. Плоть и кости. Я не хочу чувствовать тепло его кожи, зная, что это лишь иллюзия, которая не будет длиться вечно.

Оливер никогда не был моим, чтобы я могла оставить его себе.

Я уклоняюсь от его прикосновения. Мое сердце сжимается в груди, легкие горят, как в огне, и вокруг меня тоже бушует пламя. Огонь подобрался так близко, что его жар становится невыносимым. Он опаляет мою кожу, осыпает мне волосы волнами пепла. Я не могу оставаться здесь. Я этого не переживу.

– Куда ты? – кричит мне Оливер.

– Прочь отсюда, – отвечаю я.

Он пытается схватить меня за руку, но я отскакиваю в сторону и выхожу на лед. Теперь это единственное место, где можно не сгореть заживо.

На озере.

– Нет, Нора, нет, – окликает меня Оливер каким-то дребезжащим, срывающимся голосом. – Это слишком опасно.

– Опасно? Только для меня, – жестко отвечаю я. Да, я единственная из нас двоих, кто еще может умереть, единственная, кому еще есть что терять. Понимаю, что времени уже не осталось. Все пути, по которым можно сбежать от огня, отрезаны. Если я останусь на берегу, то либо задохнусь от дыма, либо сгорю в пламени пожара.