Напоминание о нем - Колин Гувер

больше, чем он сам, наверное, мог это оценить.

Когда он продолжил говорить, его лицо искажала мука.

– А если бы Скотти видел, как мы все обращались с тобой? – У него по щеке поползла слеза. Всего одна, но мне стало так грустно при виде нее. – И я тоже часть всего, что терзало тебя все эти годы, и мне так жаль, Кенна. Прости меня.

Я положила руку ему на грудь, прямо на сердце.

– Ничего. Ведь то, что я написала, ничего не меняет. Я все равно виновата.

– Это не ничего. Ничего из этого не «ничего». – Он обхватил меня руками и прижался щекой к моей макушке. Его правая рука успокаивающе гладила мою спину.

И он долго-долго держал меня вот так. Я не хотела отпускать его.

Он стал первым, с кем я смогла поделиться событиями той ночи, и я не знала, стало от этого лучше или хуже. Но сейчас мне было получше, так что, наверное, это что-то значило.

Мне казалось, давящая на меня тяжесть немного приподнялась. Это была не та тяжесть, которая, будто якорь, удерживала меня под поверхностью – она не поднимется до тех пор, пока я не обниму свою дочь. Но небольшую часть боли излечила его симпатия, и мне казалось, будто он физически приподнял меня вверх, на воздух, давая мне сделать несколько вдохов.

Немного отстранившись, он посмотрел на меня. И, наверное, увидел в моем лице что-то, что вызвало в нем желание утешить меня, потому что он тихо поцеловал меня в лоб и ласково убрал волосы с лица. Потом поцеловал в кончик носа и слегка коснулся моих губ.

Не думаю, что он ожидал поцелуя в ответ, но в этот момент мои чувства к нему стали сильными, как никогда раньше. Я вцепилась в его рубашку обеими руками и молча молила его о более крепком поцелуе. И он дал мне его.

Этот его поцелуй казался и прощением, и обещанием. Думаю, что мои казались ему извинениями, потому что всякий раз, как мы отрывались друг от друга, он возвращался за ними снова и снова.

В конце концов я оказалась на спине, а он – наполовину в кабине, склоняясь надо мной, и наши губы слились воедино.

Все окна в машине запотели. Он оторвался от моей шеи и окинул меня быстрым взглядом. Очень быстрым – мелькнувшим, как вспышка. Но даже по этому быстрому взгляду я поняла, что он хочет большего, и я хотела этого тоже, так что я кивнула, и он отстранился и открыл бардачок. Вынув презерватив, он начал открывать его зубами, опираясь на одну руку. Я в это время стащила трусики и задрала свою длинную юбку до талии.

Он раскрыл пакетик, но вдруг остановился.

Секунды тянулись, а он так и смотрел на меня, задумавшись о чем-то.

Потом он отбросил презерватив и снова опустился на меня, прижавшись к моим губам нежным поцелуем. Обжигая дыханием мою щеку, он прошептал:

– Ты достойна кровати.

Я запустила руку ему в волосы.

– Но у тебя же тут нет кровати?

Он помотал головой.

– Нет.

– И даже надувного матраса?

– Два наших первых раза были на надувном матрасе. Ты достойна нормальной кровати. И нет, надувного матраса тоже нет.

– А как насчет гамака?

Он улыбнулся, но покачал головой.

– Коврик для йоги? Я не привередлива.

Рассмеявшись, он чмокнул меня в подбородок.

– Перестань, иначе все кончится тем, что мы будем трахаться в грузовике.

Я обхватила его ногами за талию.

– И что в этом плохого?

Он застонал, а я приподняла бедра, и тут он сдался.

Он снова схватил презерватив и быстро открыл его. Пока он занимался этим, я расстегнула ему джинсы.

Надев презерватив, он подтянул меня к краю сиденья. Его грузовик оказался подходящей высоты. Никому из нас не пришлось ни приспосабливаться, ни менять позу. Он просто сжал мои бедра и рывком вошел в меня, и, хоть это и не была нормальная кровать, все вышло так же здорово, как прошлой ночью.

35

Леджер

Даже не знаю, как я нашел в себе силы оторваться от нее, чтобы пойти в дом и заняться полами.

Думал, она будет сидеть рядом и смотреть на меня или писать в своем блокноте, но, как только я сказал, что мне нужно закончить работу, она тут же спросила, чем она может помочь.

Так прошло три часа. Большую часть времени мы работали, иногда делая перерыв, чтобы попить и еще поцеловаться, но в основном закончили то, что станет полом в гостиной.

Мы бы и совсем все закончили, если бы на ней не было этой блузки и этой юбки. Она ползала по полу, помогая мне вставлять доски в пазы, и всякий раз, когда я смотрел на нее, я видел все, что под блузкой. И это так отвлекало, что я удивляюсь, как мне удалось не покалечиться.

Выйдя из грузовика, мы уже не обсуждали ничего важного. Как будто мы оставили все это там, внутри, и решили не нести в дом никакой тяжести.

Это был долгий, трудный день; и я старался сделать все возможное, чтобы стало полегче. Мы оба старались. После того, как мы вошли в дом, я не заговаривал о письме. Она не вспоминала про запрет на приближение, я не упоминал День матери, мы не разговаривали о своих отношениях и о том, что теперь будем со всем этим делать. Думаю, мы оба понимали, что такие разговоры неизбежны, но сейчас нам казалось, что мы на одной волне, и сегодня хотели только удержаться на этой волне, не потеряв ощущения друг друга.

Думаю, нам с Кенной этот день был просто необходим. Особенно Кенне. Она всегда выглядела так, словно несет на плечах всю тяжесть этого мира, но сегодня она, казалось, парила в воздухе. Как будто гравитация была бессильна против нее.

За эти последние часы она улыбалась и смеялась больше, чем за все время со дня нашей встречи. Я даже подумал, не был ли я сам частью ее тяжелой ноши.

Кенна уложила на место очередную доску со своей стороны и потянулась за бутылкой воды. Заметила, что я пялюсь на ее грудь, и рассмеялась.

– Похоже, тебе теперь трудно смотреть мне в глаза.

– Думаю, я подсел на эту твою рубашку. – Обычно она носила простые майки, но эта блузка была сшита из какого-то шелковистого материала с глубоким вырезом, а после того, как она проработала в ней три часа, начала прилипать к