Лестница в небо - Артём Помозов

– Не трогай! Не смей!

– С дороги! – отталкивает он женщину.

Она прикладывается головой о край кровати.

Кабинет, яркий свет бьет по глазам. Молодой парень в синем костюме и очках размахивает бумажками:

– Лиза! Он избил тебя и вышвырнул из дома вместе с трехлетним ребенком! – Юрист останавливается, чтобы отдышаться. – Ты в своем уме?

– Я нужна ему. Он без меня никуда. И я без него. Я останусь никому не нужной.

– Дура! Какая же ты дура, господи, блин, боже! – Он бросает документы. – Да пошли вы! Пошли вы оба к черту! Мне плевать. Плевать, слышишь? Я сделаю все, чтобы защитить твоего ребенка!

– Я сама могу его защитить! Я люблю его! Люблю их обоих! Я справлюсь, я смогу заставить мужа измениться! Он поможет мне вырастить Никитку. А я смогу защитить своего сына!

– Позволь мне задать тебе последний вопрос, а? Прежде чем я навсегда выставлю тебя за дверь! Кто защитит твоего ребенка от тебя же, пытающейся его защитить?

Никита зовет маму.

А мама молчит.

Он, четырехлетний мальчишка, все не может взять в толк: почему она молчит? Почему не отзывается? Почему?..

Мальчик дрожит.

Голова мамы неестественно вывернута. Она не может ему ответить. Над распластавшимся на полу телом возвышается мужик лет за сорок с короткой стрижкой и кривым носом, он одет в засаленную безрукавку. Он пьян – от него за метры разит спиртом. Мужчина качается, словно маятник. Глаза его потухшие, мутные, ничего не выражающие.

Тошно Никите от этого запаха, от запаха спирта и крови…

Замок от входной двери валяется на полу: его просто-напросто сбили. Это означает, что пьянчугу никто добровольно в квартиру не впускал. Тем не менее он стоит тут, посреди кухни, и ухмыляется, как умалишенный. Пьяница живой, а вот мама – нет. Никита все еще не может поверить в то, что мама мертва. Он пока что верит в чудо. И не понимает, что остался в одиночестве. Никита кричит, но от страха за свою жизнь. Отец хватает тарелку и бросает в него, но промахивается. Посуда врезается в стену и разлетается на мириады кусочков, которые, отскочив от плитки, впиваются ребенку в локоть. Никитина кофточка, сотканная мамой, пропиталась ярко-красным.

Алая жидкость марает паркет, капля за каплей…

Кап-кап…

Кап-кап…

Тот самый паренек-юрист сидит напротив воспитателя из детского дома.

– Его зовут Никита, – говорит он. – Он очень хороший мальчик, но с непростой судьбой. Его мать убил его собственный отец. Отца закрыли. Больше родственников у него нет, а я, благодаря букве сраного закона, не имею никаких прав на этого ребенка. Да я и воспитать его не смогу, сам еще молод. Остается надеяться, что здесь он найдет своих любящих родителей.

– Как на него повлияло… произошедшее?

– Мальчик полностью замкнулся в себе. С ним пытаются заговорить, но он как будто бы не понимает, о чем идет речь. Словно забыл, заблокировал в себе эти воспоминания. Врачи еще возятся с ним…

– Я поняла. Надеюсь, он не создаст нам проблем.

– Не создаст. Если что – вызовите меня. Вы знаете, где меня искать.

– До встречи.

– До встречи.

* * *

Никита проснулся, словно вынырнув из-под толщи воды. Вздохнул! Не закричал только ценой огромных усилий. Скай все еще сопела рядом. Он вспомнил. Он все вспомнил. То, что так пытался забыть. И что забыл в детдоме.

«И лишь во сне мы видим правду».

– Этого не может быть… – Он заплакал, совсем как тогда, когда был маленьким. – Прости меня, ма. Прости, что ненавидел тебя. Нет мне прощения, а ты все равно прости, мам.

Так и просидел до утра на краю кровати, марая наволочку слезами.

* * *

Поутру, когда Огонек пил горячий чай из алюминиевой кружки, отдыхая у небольшого костерка, собранного из сухих веток, он всерьез задумался о смысле своего пребывания на прокаженных землях. С одной стороны, все было донельзя понятно. Зона, она, как и война, прекрасна в своей простоте: весь секрет лишь в том, что нужно просто выживать и переть напролом, как заведенный, – и жизнь прогнется, наградит чем. Наверное, своей простотой эти места так и влекут сюда все новых и новых людей. А еще тем, что этим людям надоела рутина, как она надоела и Огоньку. По-настоящему свои таланты маньяка-пиромана Огонек проявить за Кордоном не мог, а с самого детства испытывал какую-то тягу к мастерству всякой взрывчатки. Что из петард, что еще как. Да и что там, за Кордоном этим? Схема. Дом-работа-магазин-дом-телик-работа-автосервис-дом-любовница-жена-дом. Здесь тоже рутина и схема, но своя, особенная. В контексте боли, страдания и смерти. Но зато веселее, как бы страшно это ни звучало. И привыкаешь к этому. Ко всему такому привыкаешь, когда живешь среди страха, отчаяния и зла.

За этими размышлениями его застал проснувшийся Сурен. Он первым делом сполоснул лицо водой из фляжки, поковырялся в зубах зубочисткой, а только после присел к разложенному Огоньком костру.

– Утречка доброго.

– И тебе того же, – кивнул Сурен.

– Хавать будешь? Консервы есть.

– Буду.

– Ты холодные жрешь? Или подогреть?

– Ну, подогрей, если не напрягаю.

– Да все нормально, братан. Сейчас разогрею.

* * *

Огонек завозился с едой.

Сурен решил скоротать время за чтением энциклопедии Зоны. Может, почерпнет чего интересного. Он был свято уверен в том, что, даже вернувшись на относительно безопасный блокпост, ему еще не раз и даже не два придется пересекать ту невидимую границу, что отделяет нормальный и цивилизованный мир от этих диких и неприветливых пейзажей.

Помимо прочего, мысли об убийстве своего компаньона окончательно выветрились из головы.

Включив свой карманный компьютер, он развернул главное меню, отыскал вкладку «Энциклопедия», надавил подушечкой пальца на ярлычок.

Окно открылось спустя три секунды:

«Бандитские группировки»

«Агрессивно настроенные животные»

«Неизученная фауна (мутанты?)»

«Аномалии»

«Артефакты»

«Группировки»

«Базы отдыха/лагеря сталкеров»

«Закрытые/запретные места»

«Магазины»

«Советы по выживанию»

«Оружие и снаряжение для выживания»