Весы - Дон Делилло

— Почему ты так и не женился, Джек?

— Я в душе неряха.

— Ты же следишь за собой, хорошо одет и ухожен.

— В душе, Бренда. Там царит жуткий хаос.

Было слышно, как конферансье рассказывает анекдоты на сцене. Джек придвинулся к радио ближе и послушал еще.

— Люблю патриотическое чувство, которое просыпается у меня от этих передач. Я на сто процентов за нашу страну. Чему еще мне верить? Мой собственный голос иногда звучит жутковато. Я не могу управлять внутренним голосом. На меня давят со страшной силой.

— На всех давят. На нас тоже давят. Мы работаем на тебя семь дней в неделю.

— Я почти вышел из этого, в общепринятом смысле.

— Может, тебе жениться на твоей Наезднице Рэнди? Она тебе жизнь наладит.

— Она известная шлюшка в Новом Орлеане, но ничего извращенного делать не станет.

Из-за угла кто-то крикнул. Посетитель к Джеку. Он коснулся плеча Бренды и вышел из комнаты. Шесть шагов до его кабинета, где на диване сидел Джек Карлински с одной из собак.

— Это моя такса Шеба, — сказал Джек Руби. — Слезай, детка.

Джеку Карлински, советнику по инвестициям, было за пятьдесят, он не имел ни кабинета, ни служебного телефона, ни работников, ни клиентов. Над садом его двадцатикомнатного особняка под Далласом противотуманный прожектор Береговой охраны мелькал ночи напролет.

— Я хочу знать, слышал ли ты.

— Успокойся, Джек. Потому я и пришел. Обсудить сроки.

— Есть люди, которые замолвят за меня слово по давней дружбе. Я говорю по телефону с Тони Асторино.

— Я знаю, что у тебя есть связи, — сказал Карлински. — Но здесь дело не в том, что такой-то связан с таким-то.

— А что Куба, уже ничего?

— Я отлично понимаю, что ты ездил туда для некоторых людей.

— Это когда о Кубе только и писали в газетах.

— Ты и для Бюро кое-что делал, — произнес Карлински.

— Где это? Я не ослышался?

— Перестань. Ты добровольно предложил свои услуги ФБР в марте 1959. Они завели досье.

— Джек, ты знаешь то же, что и я.

— Возможный информатор. Немного рассказал тут, немного — там.

— Для собственной безопасности, на случай, если против меня что-то имеется, чтоб я мог сказать — смотрите.

— Джек, лично для меня это неважно. Я ценю, что ты известен и в Новом Орлеане, и в Далласе. Ты в Далласе знаменитость.

— У меня есть связи еще с прежнего Чикаго, ими я горжусь больше всего в жизни. Ньюберри-стрит, Морган-стрит, ручные тележки, наши ребята.

— Мы все любим рассказы о старом Чикаго. Думаешь, я сам здесь родился? Никто в Далласе не родился, все мы несем в себе часть старого Чикаго, уличной жизни, лихих деньков. Но сейчас мы говорим о весьма значительной ссуде, и мальчики, естественно, кому попало свои деньги не отдадут.

Джек покопался в ящиках стола.

— Вот смотри, у меня тут залоги в счет уплаты налогов, отказы от компромиссных предложений. Все подряд хотят вытрясти из меня налоги. Меня убивают, Джек. У них на меня досье вот такой толщины. И я бегаю как заведенный, только чтобы выплачивать по чуть-чуть. Две сотни долларов, две с половиной сотни. Другими словами, даю им понять, что мне не все равно. Но это как мальчик на побегушках. Я должен сорок четыре тысячи долларов одному только Налоговому управлению США еще этот профсоюз, который требует, чтобы я сократил часы работы девочкам, потом эти конкуренты по соседству, они убивают меня своими любительскими шоу, и ко всему прочему эта девица из Нового Орлеана, из-за которой меня прикроют, потому что она срывает с себя трусы.

У Джека Карлински был невидимый смех. Этот смех слышно в горле, но на лице не появляется ни тени улыбки. Он сидел в спортивной куртке поверх водолазки и курил тонкую сигару. Джек оценил обувь и стрижку. Он признавал налево и направо, что жить ему — еще учиться и учиться.

— Я говорю своему адвокату устанавливать по восемь центов с доллара.

— Джек, они тебе сами скажут.

— Я знаю.

— Это предложение не из тех, что они жаждут принять.

— Так что я должен сам решать.

— Ты должен сам решать, кому хочешь быть должен эти деньги. Это же не фонд. Я договорился так, что не буду накручивать пять пунктов в неделю, как соседский ростовщик. Речь идет о ссуде в сорок тысяч долларов. О сумме порядка тысячи в неделю — и энергично.

— То есть за год всего девяносто две тысячи.

— Или плати в темпе и дальше.

— Пока яйца не отсохнут.

— Правильно, Джек.

— Кстати. А если я не заплачу неделю?

— Одну неделю они потерпят. По голове бить не будут. Потерпят, Джек.

— А две, три недели?

— Тогда тебе придется взять вторую ссуду. Не лучший выход, потому что ты будешь платить процент с одной суммы, тогда как на самом деле тебе дали меньше. Хочешь, дам совет?

— Ну?

— Если честно, не стоит брать эту ссуду. Ты не сможешь получать прибыль отдел, которые прокручиваешь здесь. Угодишь в глубокую яму.

— Это моя яма, Джек.

— Яма твоя, но деньги не твои.

— Что будет, если я, например, пропущу пять или шесть недель?

— Если ты выжат как лимон, они просто остановят часы. То есть заплати основную сумму и забудь о процентах. Иными словами, мы знаем этого человека и условимся на долю в его бизнесе плюс изначальную сумму. Они не станут разрушать здание.

— Но отберут мой бизнес.

— Таковы правила игры.

— А если я не заплачу основную сумму?

— Джек, я же тебе говорю. Поищи другие средства.

— В банке устроят проверку кредитоспособности. Мне и десяти центов не дадут.

— Может, друзья, родственники. Возьми партнера в дело.

— Я не могу работать с другими. У меня и так есть помощники. Сестра заправляет моим «Вегасом». Мы постоянно ссоримся.

— Мне кажется, ты не слишком разумно рассуждаешь. Ты не ухватил сути. Ты не бригада, Джек. Пойми, дело в связях.

В зале звучала барабанная дробь.

— Ладно. Скажи им вот что. Я согласен на пять сотен в неделю, на год, если к тому времени оживут съезды.

— Я заключил тут серьезную сделку.

— Джек, передай им все, ладно? И скажи, что я постоянно общаюсь с Тони Толкачом. Говорят, что он на короткой ноге с Кармине Латтой.

— Кармине не ростовщик, по большому счету.

— Ты главное скажи, что меня знает Тони Асторина.

Карлински посмотрел на него. Безмолвное ожидание. Затем пообещал передать все, что просил Джек. У него был глубокий мягкий размеренный голос, теперь прозвучавший глухо, и особняк с гигантским прожектором, и прекрасный бирюзовый бассейн, и четыре дочери с сыном, и Джек Руби подумал — наверное, этого достаточно, чтобы казаться непобедимым.