Весы - Дон Делилло

— Он выйдет на связь. Ты ведь знаешь, на этого человека можно положиться.

— У меня дурное предчувствие, — сказал Эверетт.

— Он готовится. В одно прекрасное утро я подойду к своей машине и увижу его там. Он не меньше нашего хочет, чтобы все получилось.

— Последние несколько недель у меня ощущение, будто что-то не так.

— Все так. Город, время, подготовка. На этого человека можно положиться без сомнений.

— Я верю в предчувствия.

Ларри положил трубку. Спустился вниз, где за столом сидела Берил с газетой, кофе и ножницами. Газетные листы раскиданы поверх бокалов для вина и обеденных тарелок.

Он больше не обращал внимания на эту ее странность. Она говорила, что посылать друзьям свежие вырезки — весьма благоразумный способ переписки. Можно вырезать тысячу заметок, и каждая что-то говорит о ее чувствах. Он смотрел, как она читает и вырезает. Она сидела в полуочках и решительно орудовала ножницами. Она считала, что это ее собственный способ выражаться. Что не существует более личного и выразительного послания другу, чем заметка об изнасиловании, о сумасшедшем, о взорванном негритянском доме, о буддийском монахе, который сжег себя. Потому что все это говорит о нашей жизни.

Бэби Легран стояла на коленях в конце подиума, сомкнув руки за шеей, ударник барабанил в такт движениям ее таза, и одновременно она оглядывала зал клуба, различая фигуры за разноцветными огнями, целые жизни, которые она могла набросать за мгновение. Вот моряки и студенты, как обычно, еще официантка подносит обычные наборы алкашам, девчоночка в тесном наряде, который обтягивает грудь. Бэби пропустила перевязь между ног и медленно обмахнула ею фонарь на сцене. Она оглядела столик, за которым выходные полицейские пили свое уцененное пиво. Она видела, как парень-поденщик фотографирует «Поляроидом» клиентов, которым Джек подарит эти снимки. Вот люди в костюмах и галстуках, по делам в городе, и люди, которые приходят со спутницами потанцевать твист между отделениями. Бренда знает эту причудливую толпу. Ей нравятся молодые полицейские, если у них голубые глаза. Она различает мельчайшее пятно томатной пасты на самом узком галстуке, потому что единственная еда на всей улице — это пицца, которую разогревают в духовке. Тем временем ударник ускоряет ритм, и моряки кричат «давай, давай, давай». Она протаскивает перевязь через дым и пыль, пробегает взглядом по стойке бара, есть ли там нищие, бедолаги и бродяги, которых Джек из жалости приволок с улицы. И элемент азартной игры, или как там ее, торговый автомат и сицилийский элемент, мошенники, застывшие у задней стены клуба. Вот пятисекундный взгляд на «Карусель», и еще туристы из Топеки. Они кричат «давай, давай, давай». Требуют ее одежду. Им нужна шелковая перевязь, которая побывала у нее между ног. Они здесь, чтобы искупаться в плоти девушки-лунатика, девушки, которая просыпается нагая посреди колышущейся толпы. Так всегда кажется Бэби Л. Накатывает такое настроение среди ночи, будто ее заколдовали, и она просыпается в другом сне, обнаженная, где незнакомые мужчины хватаются за ее тело. Знает ли кто-нибудь из них глупую истину? Она хочет быть агентом по недвижимости и возить людей по округе в автомобиле с кузовом, раскрашенным под дерево. Быть преуспевающим риэлтором в зеленом костюме. Но она выгибается под рампой перед публикой, на животе и бедрах выступает пот, кисточки накладок на соски подпрыгивают в такт ударным.

Она исполнила свой коронный номер с грудями — одна крутнулась по часовой стрелке, вторая против, — и быстро ушла.

Затем приняла душ, завернулась в полотенце, села в гримерной и закурила. В эти минуты сигарета казалась абсолютным счастьем.

Линетт в верхней одежде сидела у соседнего зеркала, погрузившись в журнал «Лук».

— Будь у меня хоть немного ума, — сказала Бренда, — я взяла бы все, что мне причитается, и смоталась бы. У меня дети, семь и четыре года, и я так устаю, что большую часть времени нет сил даже поздороваться.

Линетт перевернула страницу.

— Знаешь, этот Бобби Кеннеди вполне в моем вкусе, — заявила она. — Бобби мог бы свести меня с ума. У него есть такой жесткий отсвет. Десять минут в его обществе — и крыша у меня поедет.

— Для меня он ничего не делает.

— Я от него просто в улете.

— Это где, Линетт?

— У него есть этот мелкий сволочизм, но он как бы этого не знает?

— Скорее всего, знает, — ответила Бренда. — Его брата я приму когда угодно. Джек был бы лучше в постели. Мне нравятся плечистые любовники. Не люблю я этих дохляков.

— Бобби — атлет.

— Президент зрелый человек, он может иметь дело с женщинами вроде нас. Правда, я не готова с ним обосноваться.

— Тебе нужна такая же пышная прическа, как у Джеки.

— Мне нужно не только это.

— У тебя есть сиськи, Бренда.

— Сиськи, сиськи. Это моя ахиллесова пята. Слишком много достоинств напоказ. Что означает кучу проблем.

— А чем вообще он занимается, этот генеральный прокурор?

— Ты что, не знаешь? Он же главный коп.

— Главный коп или главный поп?

— Один черт, — сказала Бренда.

В зале началось какое-то волнение. Прозвучали голоса, разбился стакан или бутылка. Линетт перевернула страницу.

— А ты веришь этим байкам, будто по точному времени рождения про тебя могут вычислить все?

— Как говорится, чую здесь подвох.

Шум в зале усилился. Такое чувствуешь сквозь стены. Бренда накинула халат, прошла в конец коридора и выглянула в зал. Между баром и входом мелькали руки и тела. Четверо мужчин, и Джек в их числе, толкали парня, который выглядел так, будто причесывался петардами. Оказалось, что Джек хочет спустить парня с лестницы. А остальные пытаются этот беспредел прекратить. Бренда дождалась, когда поденщик выбрался из живого клубка и отошел в сторону, тряся рукой, которую, наверное, ушибли.

— В чем дело? — спросила она.

— Этот тип как бы ухватил за задницу одну официантку. Ну, тесно так прижался.

— У нас теперь за это убивают?

— Вы же знаете, Джек не выносит, когда обижают его девчонок. Он просто беситься начинает.

Джек вырвал парня из рук остальных, и они вдвоем сбежали вниз по узкой лестнице, совсем не соображая, стукаясь о перила, почти вырываясь на улицу.

Шумная толпа ринулась следом, колонной по одному. Бренда глубоко затянулась и отправилась обратно, продолжить беседу.

На улице Джек повалил парня на землю. Затем принялся бить его ногами, причем как-то брезгливо, словно пытался стряхнуть с ботинка собачье дерьмо. Парень откатился и побежал по улице, прорвался сквозь ряд зевак перед соседним клубом, где шло любительское ночное стрип-шоу. Джек рванул за ним, следом пять или шесть посетителей «Карусели». Парень бежал быстрее, но на полпути развернулся и приготовился к драке. Никто не понял, зачем это, и Джек разозлился еще сильнее. Он врезался в парня с разбегу. Столь мощный натиск сбил того с ног. Джек два раза пнул его, парень схватил Джека за лодыжку и в замедленном движении уложил на мостовую. Затем пополз к знаку парковки. Джек, стоя на коленях, ухватил парня за ногу, чтобы не дать добраться до столба. Кто-то попытался разжать его хватку, мягко уговаривая. Парень вырывался, продолжая ползти к знаку. Было ясно, что происходит. Главное — добраться до знака. Двое посетителей бара разняли дерущихся, но Джек два раза пнул парня по ребрам. Тот встал, глядя в сторону. Штаны его были расстегнуты. Джек крепко ударил его по голове через плечи людей, которые разнимали их, парень выскочил на проезжую часть и остановился там, машинам приходилось огибать его. Поправил штаны. Так и стоял посреди потока машин, не глядя на тротуар, где люди тяжело отдувались после бега и потасовки.