Я все помню - Уэнди Уокер

– Тогда позволь мне помочь ему. Расскажи, что он тебе говорил.

Дженни посмотрела на меня с видом маленькой мышки, которой не хочется, чтобы ее услышали, несмотря на то, что она уже открыла рот и произнесла первые слова.

Шон сказал, что хочет убить Боба.

– Всего-то, – пренебрежительно протянул я. – Люди повторяют это на каждом шагу, разве нет? Не далее как сегодня утром я наорал на свою собаку и тоже сказал что-то в этом роде. «Я его убью, этого пса!» Понимаешь? Люди произносят эту фразу, хотя воплощать свою угрозу в жизнь не намерены. Это всего лишь выражение.

Нет. Вы не понимаете. Шон сказал, что в его воображении мистер Салливан рисуется одним из террористов, которых его послали уничтожить. Утверждает, что его надо убить, чтобы он больше ничего не мог натворить. Он сказал, что так и видит, как мистер Салливан вонзает мне в кожу зажатую в его руке острую палочку. Он просто сидит рядом со мной, и в голове его проносятся эти навязчивые образы. Шон сказал, что у него есть пистолет и что он умеет стрелять из него левой рукой. Тренировался, наверное.

– В самом деле? И где он его взял, этот пистолет?

Не знаю. Он только сказал, что сам убьет Боба Салливана, если тот не понесет уголовной ответственности. А потом добавил, что пистолет у него уже есть, что он просто пойдет и застрелит его. Я ответила, что скорее умру, чем допущу, чтобы он навлек на свою голову такие проблемы. А он… он лишь прижал меня к себе и…

Дженни опять заплакала. Ох уж это смятение чувств! Плакать – это как раз то, что ей нужно. Ей было необходимо по каждому поводу испытывать те или иные эмоции. Вам объяснить, как это работает? Чувства находят воспоминание и ассоциируют себя с ним. В дальнейшем мы можем использовать их с тем, чтобы добраться до других утраченных фрагментов памяти, проследить за ними до той ячейки, где пряталось уже вернувшееся воспоминание, и посмотреть, не скрывается ли там что-нибудь еще. Это всего лишь теория. Но я в нее верил.

Но какая агония для моего несчастного солдата! Происходящее давило на него тяжким грузом, и от осознания этого у меня разрывалось сердце. Все эти факты Шон подсознательно связал с той ночью, когда он потерял руку. Террориста, прятавшегося за красной дверью, нужно было отдать под суд. Убить. Мне вдруг до боли захотелось, чтобы он пришел ко мне на сеанс.

К тому же были и другие заботы.

– Дженни, – строгим голосом произнес я, – ты сказала, что Шон прижал тебя к себе. И что было дальше?

Ничего такого. Просто мы с ним какое-то время так и простояли в обнимку. Я ему как сестра, но вместе с тем и как солдат, один из тех, кто был у него в подчинении. Новобранец. Шон говорит, что умрет, сражаясь и защищая меня.

– Понятно. По правде говоря, ты меня обрадовала. Я боялся, как бы ваша дружба не переросла в нечто большее, а это было бы нехорошо как для тебя, так и для него.

Но я его люблю. Шон – единственное, к чему я в последнее время стремлюсь.

– Ничего, это мы поправим. – Я наклонился и взял девушку за руки. – Мы доведем начатое дело до конца. О том вечере ты вспомнишь все. Мы отправим всех призраков спать, и твоя жизнь наладится. Слышишь?

Дженни посмотрела на меня не без некоторого удивления. До этого я еще ни разу к ней не прикасался, а в моем голосе она никогда не слышала такого волнения. Нет, я не утратил над собой контроля, а лишь дал ей немного того, что она получала от Шона.

– Ты меня слышишь?

Да.

– Ты веришь мне?

Не знаю. Я боюсь на это надеяться. И боюсь все вспомнить. Я кажусь себе ядом, и чтобы никого не отравить, мне остается лишь держаться от всех подальше.

– Нет, Дженни, ты не яд, – сказал я. – Ты лекарство.

С Шоном я увижусь только по окончании этой истории, хотя на тот момент я этого еще не знал. Слишком много кукол нуждалось в своем кукловоде.

Детектив Парсонс вяло проверял информацию о Салливане. Боб упрямо настаивал на своем алиби, вводя в заблуждение и его, и Шарлотту. Мать Дженни поверила в его виновность. Жена Боба его покрывала, а адвокат защищал. Мы с Дженни возобновили нашу работу, а Шон без конца прокручивал в голове образ Боба, жестоко насиловавшего девушку и вонзавшего ей в кожу острую палочку. Я обошел вниманием Тома. И моего сына.

Сначала о главнейшем. Я проявил крайнюю нетерпимость к Тому и его навязчивым мыслям о синей толстовке. Нет, я не стал относиться к нему презрительно или питать неприязнь. Совсем наоборот. Том казался мне капризным, непослушным ребенком, не пожелавшим выполнять мои рекомендации.

Я не понимаю, почему судебные следователи в упор отказываются обратить внимание на эту фотографию!

Том держал в руке снимок моего сына из школьного альбома. Разглядеть лицо парня было нельзя.

– Это на школьном матче по лакроссу?

Да! Той самой весной, когда изнасиловали Дженни.

– А почему вы считаете, что судебные следователи смогут сообщить что-то новое? На снимке изображен подросток среднего роста и неприметного телосложения в бейсболке с эмблемой средней школы Фейрвью. Я уверен, что вы разглядывали эту фотографию чуть ли не под микроскопом. Дюйм за дюймом. Я прав?

Том уставился на фото.

Да. Разглядывал. Просто… Послушайте, я знаю девушку, стоящую за его спиной, и парня рядом с ней. Если эту фотографию показать всем, кто присутствовал на том матче, кто-нибудь наверняка вспомнит!

– Возможно. Я уверен, что проблема в том и заключается. Полиция вновь стала допрашивать всех, кто был на той вечеринке. Вполне возможно, они боятся, что кто-нибудь увидит в этом охоту на ведьм. Знаете, а ведь ребята не обязаны приходить в участок на допрос. В соответствии с законом. На данный момент они проявляют добрую волю и отвечают на допросы. Но если окружающие неправильно истолкуют смысл происходящего, все может измениться.

В самом деле.

– Да и потом, мы уже обсуждали ваше чувство вины. Ваших родителей и то, как они повлияли на вашу самооценку. На восприятие вами собственного «я». Если угодно, на ваше подсознание. Если мы даже найдем того, кто изнасиловал вашу дочь, само по себе это ничего не изменит.

Боже милостивый! Неужели мы, имея на руках столь важную улику, будем обсуждать то, что происходит в моем подсознании? Дайте мне поймать этого насильника, а потом я вернусь, выскажу все, что думаю о родителях, открыто выступлю против жены, босса и всех, кого вы мне назовете. Как вам такой вариант?

Его слова с треском лопнули в моей голове. Вот черт!

– Ну хорошо, – сказал я, – возможно, вам действительно надо с этим разобраться. Пока, полагаю, нашу работу следует прекратить. Но перед этим примите во внимание следующее: на этом снимке виден только парень в синей толстовке, не более того. Он сделан под таким углом, что рисунок на одежде разглядеть нельзя. А единственная причина, по которой вас так беспокоит эта толстовка, заключается в том, что какой-то торговец наркотиками назвал ее, желая скостить себе срок. Теперь вы понимаете, что меня так тревожит?