Укрощение герцога - Элоиза Джеймс

Том не был человеком без чести, совести и сострадания. Прежде чем пара пришла в себя, он принялся метать в зал остальные пироги, тем самым вызвав к жизни еще более громкие вопли восторженной толпы.

Гейбриел Спенсер находился в смятенном состоянии духа. Он пошел в детскую справиться о Мэри. Она лежала в колыбельке лицом вниз, а ее маленький круглый задик был выставлен напоказ.

– Она так не повредит себе шейку? – спросил он новую няню Мэри, пытаясь переложить дочь в более удобное для сна положение.

– Никогда, – ответила миссис Блессамс, пощелкивая вязальными спицами в тишине детской. В ней было все, чему полагалось быть в няне, – бодрость, сноровка и всезнание. – Мне приходилось растить младенцев, предпочитавших спать лицом вниз, и таких, кто любил спать на своих задиках.

Гейб ощутил себя ненужным и лишним. Он любил поносить Мэри на руках, уложив ее на сгиб локтя, и, похоже, ей это нравилось.

Но сегодня он заходил в детскую дважды и находил ее спокойно играющей на полу, и, хотя она тотчас же оживлялась и ползла к нему, у него возникло чувство, что она едва ли нуждается в нем.

Он не отнес ее на руках к ленчу, потому что миссис Блессамс сочла бы такое поведение странным. Всем известно, что отцам нечего делать в детской. Как и то, что обычно они не носят малышей по дому на руках. Дети только изредка заходили в гостиную.

Конечно, его мать была другой. Возможно, это объяснялось ее изоляцией от общества. Она имела обыкновение приходить в детскую и читать ему книги. Он помнил няню, но мать – лучше.

Он не в силах был оторваться от колыбели Мэри.

– Миссис Блессамс, вы можете принести себе чашку чаю из кухни, – бросил он через плечо. – Я побуду здесь с Мэри.

Миссис Блессамс недоуменно подняла на него глаза.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Спенсер, но Бесс принесет мне чай около десяти часов. Вам нет нужды беспокоиться.

Он представил себя выхватывающим Мэри из колыбели и держащим ее на руках, и тотчас же этот образ поблек в его воображении. Эта миссис Блессамс была чертовски компетентна.

– Конечно, – сказала миссис Блессамс, поднимаясь на ноги, – если вы не против приглядеть за ребенком несколько минут, я буду признательна за эту небольшую передышку.

– Я буду счастлив предоставить ее вам, – объявил Гейб.

Как только дверь за няней закрылась, он, насколько мог осторожно, взял Мэри из колыбели, позаботившись о том, чтобы все ее одеяльца оставались при ней. Потом сел у огня и уложил девочку на сгибе локтя. Она слегка пошевелилась и закинула за голову крошечную ручку. Она была такой хорошенькой, что ее красота отдавалась болью в его сердце.

Миссис Блессамс вернулась задолго до того, как у него возникло желание снова уложить Мэри в постельку.

– Скоро она проснется, чтобы немного подкрепиться, – сказала миссис Блессамс.

Она и глазом не моргнула, увидев его с Мэри на руках, и Гейб был благодарен ей за это.

– Сейчас я разбужу ее ночную няню. Эта молодая женщина спит как бревно.

Он передал все еще спящую Мэри няне и затворил за собой дверь. Спать ему не хотелось.

Рейф куда-то отправился, налепив фальшивые усы и выдавая себя за него. Поэтому можно было предположить, что и ему, Гейбу, захочется прикинуться герцогом. Но он направился в спальню сразу после ужина.

Он спускался по огромной лестнице, гадая, как чувствовал бы себя он, будучи законнорожденным сыном, в доме Холбруков. Гейбриелом Джорденом, а не Гейбриелом Спенсером. Огромный вестибюль был освещен тускло и казался пустым, если не считать дремавшего лакея, выпрямившегося при его приближении и приветствовавшего Гейбриела:

– Добрый вечер, сэр.

Гейб кивнул. Была бы его жизнь другой, если бы лакей сказал: «Добрый вечер, милорд»? Он подумал и решил, что нет.

Из-под двери библиотеки пробивался свет, и он вошел туда. Библиотека Рейфа была древней, уставшей от жизни и слегка заплесневевшей комнатой. Ковры в ней были выношены и протерты почти до основы, как и одежда Рейфа. Книги помаленьку испускали дух и рассыпались в прах, превращаясь в груды пыли. В этой комнате было не так много роскоши, и все же что-то в ней напоминало о годах герцогов Холбруков, читавших здесь, сидевших и куривших трубки или сигары и закоптивших потолки до того, что они почернели, а книги слегка пропахли древесным дымом.

Она сидела за библиотечным столом, склонив голову над листами рукописи.

Сердце его подскочило. Он дал себе слово держаться подальше от этой обольстительной и достойной молодой леди. Она была слишком холодна, недосягаема и чересчур прекрасна для него.

– Уже поздно, мисс Питен-Адамс, – сказал он вопреки своим намерениям.

Она подняла голову и бессознательным движением потерла глаза, как девочка пяти или шести лет. Завитки бронзовых волос вились вокруг ее шеи и на висках, выбиваясь из элегантной прически.

– Я должна отправить текст роли миссис Ловейт актрисе. Кажется, она обеспокоена ее отсутствием. Сегодня Рейф передал мне записку от нее.

– Лоретта написала Рейфу записку? – спросил Гейб не задумываясь.

Мисс Питен-Адамс ничего не пропускала мимо ушей. Она подняла на него глаза и сказала:

– Да, мисс Хоз спрашивала о пьесе. Поэтому Рейф передал мне ее письмо.

Гейб молча смотрел на нее. В ее лице было изящество линий святой, некая ясная красота, какую он видел в статуях, – не в сладострастных итальянских творениях, а в изображениях аскетических северных святых. Он забыл – ей было известно, что Лоретта была его любовницей.

– Могу я помочь вам переписывать текст? – спросил он, садясь рядом без дальнейших церемоний. Он был падшим человеком, готовящимся привезти бывшую любовницу в дом дворянина. Едва ли могло быть что-нибудь хуже этого.

– По правде говоря, я была бы признательна за помощь, – ответила она с легким вздохом изнеможения.

– Вы читайте текст, а я буду его записывать.

Она принялась читать, а он – строчить все дерзкие и глупые высказывания миссис Ловейт, впавшей в истерику.

– «Больше он не найдет во мне влюбленную дуру», – диктовала мисс Питен-Адамс.

Гейб поднял на нее глаза и заметил, что она смотрит на него. Губы ее выражали полную безмятежность, как если бы она… она… Что? Смеялась над ним?

– Она никогда и не была любящей меня дурой, – сказал Гейб, забыв о своих обязанностях. – У нас был короткий и глупый роман. И я действительно сбил ее с ног каретой, мисс Питен-Адамс.

– Я не интересуюсь этими подробностями, мистер Спенсер.

– Думаю, ваши глаза видят много человеческих слабостей. Верно?

– У меня единственные глаза, а слабостей много, и наблюдать их приходится, – проговорила мисс Питен-Адамс с достоинством.