Что мое, что твое - Наима Костер

— Будьте добры, ведите эти разговоры где-нибудь подальше, где мой сын не услышит. Честно говоря, я тоже не хочу это слушать.

Ноэль поспешно извинилась, но женщина презрительно улыбнулась Джейд.

— А вы кто?

— Я мать Джи — того самого молодого человека со странным именем. А вы кто такая?

— А я вас помню. Вы были на собрании. — Женщина сощурилась и уставилась на Джейд. — Скажите своему сыну, пусть держится подальше от моей дочери.

— Мама, это я пришла его навестить, — взмолилась Ноэль. — Он мой друг.

— Тебе не нужны друзья, от которых одни проблемы. Тебе не нужны друзья, которые испортят тебе жизнь.

Джейд поразило, как откровенно эта белая женщина говорила прямо перед ней, не стесняясь, не боясь оскорбить. Как будто она считала, что ее слова — неоспоримая истина, как будто она делала им одолжение, сообщая правду. Невежественная, опасная женщина. У другой матери ребенок лежит в больнице, а она видит только воображаемую опасность своему ребенку.

— Ноэль, лучше тебе уйти. И мать свою уведи.

— Это свободная страна, когда хочу — тогда и уйду.

— Да что у вас, совсем нет совести? — сказала Джейд. — На моего сына только что напали, а вы тут стоите и обзываете его. Хорошенький же пример вы показываете дочке.

Лэйси-Мэй стояла остолбенев. Она уперла одну руку в бок и хотела было ответить, но Ноэль схватила ее за руку и закричала:

— Мама, хватит уже!

Она потащила мать по коридору, но Лэйси-Мэй шла неохотно. Она несколько раз обернулась, чтобы бросить Джейд злобный взгляд, правда, молча. Ноэль опять плакала.

Ярость охватила Джейд. Ей казалось, что надо было еще что-то сделать, чтобы поставить эту женщину на место, чтобы защитить сына. Потом ее позвал Джи, и при звуке его голоса она пришла в себя. Ему она нужна. А эту женщину с ее дочерью они, очень может быть, никогда больше не увидят.

Тем вечером Ноэль объявила, что съезжает. Она не тратила время на сборы и запихала одежду в одну сумку, а обувь и учебники — в коробку. Потом позвонила Рут и попросила за ней приехать.

— Ты же понимаешь, я не могу этого сделать, — сказала Рут.

— Либо вы приедете за мной и я останусь у вас, либо я просто уйду из дома и буду искать, где остановиться. Начну с автобусной остановки.

— Ладно. Приеду с Бэйли.

Лэйси-Мэй не переставала орать всю дорогу, пока Ноэль собирала вещи. Хэнк заперся в спальне от греха подальше. Маргарита сидела перед телевизором с бесстрастным видом и в основном смотрела сериал, только иногда вставляя, что и Лэйси-Мэй, и Ноэль обе неправы, что они — два сапога пара и стоят друг друга. Диана ходила везде за старшей сестрой, хватала ее за коленки и плакала.

Больше всего был напуган Дженкинс. Последнее время пес обычно лежал у дивана, а теперь разнервничался и громко скулил. Он таскался за Ноэль, лаял на нее, как будто понимал, что происходит. Он прикусил ее подол, чтобы она осталась, но она его отпихнула. Но он все равно не отставал и отошел от нее, только когда с улицы раздался гудок и Ноэль ушла с коробкой и чемоданом. К этому моменту Лэйси-Мэй уже сдалась и захлопнула за ней дверь. Дженкинс остался сидеть у двери, поскуливая и плача, пока Лэйси-Мэй не велела ему заткнуться и не пнула его под ребра. Диана взяла пса на руки и унесла к себе в подвал; сам он уже не мог спуститься по лестнице.

Только оставшись в спальне наедине с Хэнком, Лэйси-Мэй наконец спросила вслух:

— Я не права? Я сошла с ума?

Хэнк в пижаме сидел, скрестив ноги, на кровати и читал журнал про мотоциклы. У него был усталый вид, седые волосы слишком отросли над ушами.

— Он не Робби, — заметил он.

— Он черный.

— Господи боже, Лэйси-Мэй. Какое это имеет значение?

— Само по себе — никакого. Но на такие вещи надо смотреть в контексте: подумай, как его воспитывали, где он рос. И кто его мать…

— Ты даже не знаешь этого парня.

— Только не говори, что мне теперь нельзя называть вещи своими именами в моем собственном доме. Какого хрена, Хэнк!

Она пришла к нему за утешением, а он ее подвел. Она яростно натянула ночнушку, как будто хотела ее порвать, и Хэнк вздохнул и подозвал ее.

— Можешь сколько угодно называть все своими именами. А твоя дочь тем временем убегает в чужой дом.

— Хочешь сказать, я не права?

— А что, если и так? Тебе надо решить, чего ты больше хочешь — чтобы ты была права или чтобы твоя дочь была рядом.

Лэйси-Мэй считала, что это вообще не выбор.

Первые дни у Рут прошли мирно. Ноэль отвели свободную комнату с кушеткой, тренажером и коробками старых игрушек и одежды Бэйли. Она довольно редко оставалась одна. Завтракали и обедали они вместе, втроем, каждый день. По утрам Рут отвозила Ноэль до съезда на шоссе, где она ждала в сумерках на маленькой лужайке автобус. Она делала уроки в комнате, и иногда Рут поднималась к ней покрутить тренажер. И все равно ей было одиноко, как никогда раньше. Ее это удивляло, потому что она уж точно не скучала по Лэйси-Мэй.

Джи уже много дней не ходил в школу, а парней, которые на него напали, отстранили от уроков. Ноэль дождалась обеда, чтобы сказать Дьюку, что между ними все кончено, чтобы сообщить это при всех его друзьях, при детях друзей его родителей по церкви. И все равно даже при всех он пытался ее уговорить, и так приятно было завопить: «Ты меня окончательно достал со своим говном!», как будто они разводились, как будто они вместе уже много лет, как будто они в реалити-шоу.

Мистер Райли попросил Алекса, который обычно играл Луцио, почитать за Джи на репетиции. Как он сказал, что-то ему подсказывает, что Джи не вернется.

— Я пытался ему помочь, — сказал мистер Райли. — Но человеку не поможешь, пока он не готов.

Ноэль еле удержалась, чтобы не ответить: «Да что вы говорите».

Когда тишина начинала пугать — ни сестер, ни собаки, — она шла к Бэйли в сад. Он никогда не искал ее общества, но и не возражал. Она помогала ему собирать урожай морковки и капусты. Теперь они обкладывали все опилками и листьями перед следующими заморозками. Бэйли распоряжался, но без заносчивости. Веснушчатое лицо, немного красноватое, сбритые машинкой виски. Ему было почти четырнадцать, и тело у него было по-мальчишески стройное, но голос уже ломался, особенно когда он смеялся.

Они мало разговаривали — он был из тех, кому не надо заполнять тишину. Ноэль поняла, что она не такая. Все-таки она Вентура, хочет она того или нет.

Когда в саду не оставалось дел, они шли домой, мыли собранные овощи. Иногда они сидели на крыльце, оставив овощи в дуршлаге, подложив кухонное полотенце, чтобы на него стекала вода.

Они собрали с грядки зеленые бобы и теперь сидели на качелях, положив дуршлаг между собой. Бэйли читал комиксы и грыз бобы, Ноэль читала пьесу, перечитывала любимые места. Почему-то, даже когда она не вполне понимала смысл, эти строки ее будоражили: «Вы в собственное сердце постучитесь, его спросите: знало ли оно»[23].