История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том II - Фредерик Коплстон

6. Несколько замечаний о развитии этики в античной философии, особенно с учетом связи между этическими нормами и трансцендентальной основой морали. Я прекрасно понимаю, что вопрос о связи между этикой и метафизикой является предметом бурных дискуссий, и не собираюсь обсуждать эту проблему; хочу лишь только обозначить то, что я считаю одним из главных направлений греческой этической мысли.

Однако прежде всего следует раскрыть разницу между моральной философией, как таковой, и несистематизированными моральными суждениями человечества. Греки сформировали свои нравственные принципы задолго до того, как софисты, Сократ, Платон, Аристотель, стоики и другие задумались над ними, и тот факт, что моральные суждения простых людей стали материалом их рефлексии, говорит о том, что теории философов, в большей или меньшей степени, отображали повседневное нравственное сознание того времени. Эти суждения, в свою очередь, зависели, по крайней мере частично, от образовательного уровня, социальных традиций и окружения. Отдельные сообщества вырабатывали свой кодекс моральных норм, которые, что совершенно естественно в разных сообществах и у разных наций, отличались друг от друга. Учитывая эти различия, перед философами открывались по крайней мере две возможности:

i) Принимая во внимание, что каждое сообщество твердо придерживается своего традиционного кодекса, считая его единственно правильным и «естественным», и что все сообщества имеют разные кодексы, философ мог сделать вывод, что моральные нормы относительны и, хотя одни кодексы могут быть более удачными, более подходящими, чем другие, никакого абсолютного морального кодекса не существует. По этому пути пошли софисты.

ii) Философ мог заявить, что существуют твердые нормы морали, а различия в кодексах возникли в результате ошибок. По этому пути пошли Платон и Аристотель. И в самом деле, этический интеллектуализм, особенно характерный для Сократа и в меньшей степени для Платона, свидетельствует о том, что они объясняли различия в моральных суждениях ошибками. Так, Платон стремился доказать, что глубоко ошибаются те люди, которые полагают, что наносить вред врагам или руководствоваться в жизни самым бессовестным эгоизмом – естественно для человека, а поэтому только так и надо поступать. Иногда он апеллировал к личным интересам человека, пусть даже в виде argumentum ad hominem[13]; но, к каким бы доводам ни обращался Платон для доказательства своих идей, он никогда не был релятивистом в этике – он верил в существование устойчивых норм, объективно истинных и универсально действенных.

Если мы рассмотрим моральные теории Платона и Аристотеля, то убедимся, что у обоих нормы поведения зависят от понимания природы человека. Платон рассматривал идеал как нечто устойчивое, вечное и трансцендентное, не подверженное изменению и не являющееся относительным. Различные способности человека – это способности к деятельности в соответствии с определенными привычками или добродетелями. Для каждой добродетели существует идеальный образец, входящий в состав всеохватывающего Идеала, Идеала Блага. Существуют идеал человека и идеалы всех его добродетелей, и задача человека – стремиться соответствовать им. Когда он стремится к этому, когда его личность развивается гармонически и совершенствуется в соответствии с идеалом, он становится «справедливым» или хорошим, образцом человека, и обретает истинное благополучие. Более того, Платон полагал, что в конкретном действительном мире постоянно действует Божественное начало, стремящееся реализовать идеал. Сам Бог никогда от него не отклоняется, во всех своих действиях он стремится достичь идеала, самого наилучшего: Он есть Разум, Божественное Провидение, действующее в Космосе. Бог – это также и источник человеческого разума; в «Тимее» символически изображается, как Бог Самолично создает этот разум. Поэтому рациональная душа человека сродни Божественной и цель ее та же самая – реализовать идеал в мире. Таким образом, человек по природе своей сотрудник Бога – его призвание состоит в том, чтобы работать на реализацию своего идеала, своей ценности в личной жизни и в жизни общества или государства. Нормы устанавливает Бог, а не человек, утверждает, в противовес Протагору, Платон, и цель человека заключается в том, чтобы уподобиться Богу, насколько это возможно. Это верно, что Платон почти ничего не говорит о моральном долге, но он считал, хотя и не полностью отдавая себе в этом отчет, что человек обязан поступать так, как это ему приличествует. Этический интеллектуализм, который он унаследовал от Сократа, разумеется, был помехой на пути четкого осознания морального долга и ответственности человека, но разве мифы о будущей жизни, о награде и наказании после смерти не подразумевают моральной ответственности? Платон конечно же дал трансцендентальное объяснение содержанию и духу морального закона, и, хотя нельзя сказать того же самого о его букве (форме), категорическом императиве, он прекрасно осознавал, что моральный закон для сохранения своего универсального смысла должен быть субстанциален, иметь трансцендентальное обоснование не только в отношении своего содержания, но и формы.

Если мы обратимся к Аристотелю, то найдем у него великолепный анализ добропорядочной жизни, моральных и интеллектуальных добродетелей, которые он изучил полнее и систематичнее, чем Платон; однако трансцендентальные ценности Платона оказались у него отброшенными или замененными имманентной формой. Это верно, что Аристотель призывал людей думать о божественном, подражать Богу, насколько это возможно, в созерцании высших объектов, так что Аристотель в определенном смысле признавал наличие вечного образа для человеческой жизни. Однако для большинства людей жизнь, посвященная теоретическим размышлениям, совершенно неприемлема, кроме того, Аристотель не оставляет человеку никакого основания думать, что он призван сотрудничать с Богом, ибо Бог «Метафизики» не действует осознанно в этом мире. Аристотель так и не смог удовлетворительно соединить жизнь моральных ценностей с жизнью, посвященной теоретическим размышлениям, и моральный закон для него, по-видимому, был лишен какого-либо трансцендентального основания, как в отношении формы, так и содержания. И что бы ответил Аристотель тем, кто спросил бы у него, почему человек должен жить так, как написано в его «Этике»? Он сослался бы на эстетические нормы, хорошие формы, на «справедливость»; он ответил бы, что жить по– другому – значит не достичь своей цели или счастья, к которому все стремятся, следствием чего явилось бы иррациональное поведение. Однако он не сказал бы о специфическом моральном долге, покоящемся на прочном основании абсолютной Реальности.

Поздние греческие философы, исключая эпикурейцев, по-видимому, понимали необходимость абсолютного основания для норм морали. Стоики говорили о том, что следует выполнять свой долг, подчиняться Божественной Воле. По их мнению, жить разумно – значит жить в согласии с природой, поскольку разумная природа человека происходит от Бога, всепроникающего Разума, и в Него же и возвращается. Пантеизм, разумеется, стал причиной противоречий в их этическом учении, но тем не менее они рассматривали мораль как проявление Божественного начала в человеке и его жизни. Поскольку Бог един, а человеческая природа неизменна, то может быть только одна мораль. Будет анахронизмом вкладывать в их понятие долга все те значения, которые оно приобрело в Новое время, но у стоиков было, по крайней мере, понятие долга и моральной ответственности, хотя их детерминизм, вытекающий из пантеизма, не позволил им четко сформулировать свою концепцию. В системе или системах неоплатонизма собственно этика была подчинена религиозному аспекту восхождения человека к Богу; однако неотъемлемой частью этого восхождения считался добродетельный образ (практика) жизни, который помогал человеку соответствовать трансцендентальному идеалу. Более того, тот факт, что римляне, подчинявшиеся требованиям морали в своей жизни и придававшие большое значение нравственным ценностям, понимали необходимость очищения идеи Бога и веры в Божественное Провидение, демонстрирует нам практическую пользу базирования этики на метафизических идеях и служит эмпирическим подтверждением подобного теоретического требования.