Боль - Цруя Шалев

Ирис скривилась.

– Вот уж от вас я этого не ждала, Даниэла! С тех пор как мы стали называть их принцами и принцессами, они уверены, что все им должны и мы тоже их собственность.

– Вы правы, но Альма всегда выглядела как принцесса. Смугленькая, с длинными волосами, – прямо маленькая царица Савская.

– Она их остригла, – сухо уведомила собеседницу Ирис, – и выкрасилась в черный цвет, но это лишь симптом.

Даниэла разочарованно взяла со стула сумку.

– Ну, когда они маленькие, мы мечтаем, чтобы они поскорее выросли. А когда вырастут, тут и начинаются проблемы. Пожалуйста, позвоните мне, если потребуется моя помощь, хорошо? И не принимайте сына Розена, даже если он выпишет вам марихуану в лечебных целях до конца жизни. Ну, пока!

Ирис ответила воздушным поцелуем, а затем маленький директорский кабинет снова затопило таким потоком прощаний, благодарностей и благопожеланий, что она забыла позвонить Микки, а когда он позвонил сам, забыла, что сегодня он не на работе, и удивилась, услышав:

– Тебе лучше прийти, Ирис, здесь твоя дочь.

Формулировка «твоя дочь» предвещала неприятности. Обычно Микки называл «ее сыном» Омера. Ирис думала об этом по дороге домой, завершив кое-как последний раунд прощаний, но она даже не представляла себе масштаба бедствия. Когда открылись двери лифта, она услышала крики и увидела, что Микки лежит в гостиной на диване, укрытый пледом, и держится одной рукой за грудь, а другой закрывает лицо. А ее дочь, его дочь, стоит по другую сторону стола и орет на отца. Причем орет, похоже, одно и то же, – с тех пор как Ирис вышла из лифта, Альма успела повторить несколько раз: «Вы все разрушили! Вы мне жизнь разрушили! Как вы могли? Теперь вы довольны? Довольны, что разрушили мою жизнь?»

Ирис переполняла жалость к Микки, она уже хотела броситься между ними, но тотчас передумала и подошла к дочери.

– Не понимаю, Альма. Объясни, пожалуйста, как это мы разрушили твою жизнь.

Та повернулась к ней в ярости – и как такое маленькое личико вмещает столько ненависти?! – и прохрипела:

– Ты! Ты еще спрашиваешь? Ты, с твоей агрессивностью, с твоей подозрительностью! Как ты смеешь явиться ко мне и начать за мной шпионить! Как ты смеешь оскорблять первого человека в жизни, который меня понимает, угрожать ему, что вызовешь полицию! О чем ты думала? Ты вообще думала обо мне или, как обычно, только о себе? – Она без сил упала на маленький цветастый диванчик. – Вы мне всю жизнь разрушили! С такими родителями лучше быть сиротой!

Что ты знаешь о сиротстве, хотелось сказать Ирис, как ты смеешь так с нами разговаривать… Но сейчас неподходящий момент для естественных, предсказуемых реакций. Надо как-то застать ее врасплох, удивить, а не вещать очевидные банальности. Худенькое тело Альмы скрючилось и дрожало, лицо спряталось в ладонях. Какая же она крошечная, поразилась Ирис. Она села рядом на диванчик. Сколько времени носит Альма, не меняя, эту свою темную униформу, пропахшую потом, куревом и даже мочой!

– Альми, – начала Ирис, осторожно пытаясь положить руку на спину дочери, – мне очень-очень жаль, если наш приезд тебе повредил. Мы надеялись тебя повидать, сделать тебе сюрприз.

Но девушка, выпрямившись, скинула ее руку.

– Сюрприз?! – выкрикнула она. – Сюрприз вроде того, что ты мне устроила на день рождения? Ты до сих пор не доперла, что я ненавижу сюрпризы?!

– Наверное, не доперла, – пробормотала Ирис, отшатываясь от запаха изо рта дочери.

Надо же так себя запустить! А ведь какой всегда была чистенькой и ухоженной – короткие топики с шортиками, заколочки с духами!

– Объясни мне, пожалуйста, каким образом это разрушило твою жизнь, – спросила она, зная, что провоцирует новые нападки.

И действительно, дочь снова стала кричать:

– Что тут непонятного?! Ты думаешь, Боазу нужны эти родительские визиты?! Это тебе не школа! Теперь он мне говорит: «Зачем мне иметь дело с маленькой девочкой? Возвращайся к мамочке с папочкой, они лучше знают, что для тебя хорошо. Станешь такой же, как они, будет зашибись». Он отменил мне все смены на эту неделю.

– Я совершенно не понимаю его реакцию, – ответила Ирис. – Это ведь не твоя вина, что мы приехали! Не беспокойся, мы тебе компенсируем потерю в зарплате.

Как, оказывается, трудно подобрать правильные слова! Дочь вскочила на ноги и смотрела на нее пылающими глазами.

– Ты думаешь, все измеряется деньгами? – выпалила она. – Ты еще бездуховней, чем я думала!

– О чем ты? Ты что, разве там не работаешь? Он тебе не платит зарплату? – цеплялась она за доводы формальной логики – последние обломки старого мира.

– Думаешь, он должен мне платить? – взвилась Альма. – Это я должна ему платить за все, чему он меня учит! Я стараюсь это отработать! Но теперь, когда у меня нет смен, не будет и уроков.

– Каких уроков? – спросила ошеломленная Ирис.

– Каких уроков? Он учит меня! Он мой учитель!

– Чему он тебя учит, Альма? – вновь спросила она, но Микки перебил ее надломленным голосом:

– На что ты живешь, Альма?

Ирис поняла: он уже готов к самому худшему.

– Я подрабатываю по утрам официанткой в другом месте, – заявила им Альма. – Думаете, мне много надо? Все, что мне надо, – это спокойно продолжать внутреннюю работу, но вы меня лишили даже этого!

– Пожалуйста, объясни мне, что это значит конкретно, – спросила Ирис без пренебрежения и сомнения, разыграв как умела подлинный интерес.

Альма заговорила более спокойным тоном. Похоже, она разрывалась между необходимостью хранить тайну и страстью каждого неофита к миссионерству.

– Я узнаю новые вещи о себе и о мире! – провозгласила она. – Я учусь освобождаться от эго, чтобы достичь истинного «я», освобождаться от предрассудков! Не думай, что это легко, это все равно что вытесывать из камня!

– Приведи мне конкретный пример, хорошо? Я все-таки не совсем понимаю, – попросила Ирис, хотя, услышав про «предрассудки», внутренне сжалась.

– Например, моя лень. Ты всегда ругала меня, что я ленивая, но теперь я знаю, что это только выглядит как лень, а на самом деле это эго! Понимаешь? Мы выкладываем на стол все, что мне мешает, и просто избавляемся от этого! Мы разбираем мою личность на части и собираем ее заново, но только из того, что мы хотим в ней оставить!

– Ух ты, здорово! – восхитилась Ирис. – Я и не знала, что такое вообще возможно.

– Конечно возможно! – взволнованно продолжала Альма. – Я, например, должна спросить себя, какая Альма настоящая, потому что у меня внутри есть две личности, хорошая и плохая. Плохая Альма избалованная, зажатая, привыкшая копить