Кубанские зори - Петр Ткаченко

В результате засады и нападения группы Рябоконя на линейки, доктор Злобин, находившийся на первой линейке вместе с товарищем Ермаковым, остался жив. Это страшное происшествие он описал в кратком, по-своему интересном объяснении. Злобин был потрясен невероятном стечением обстоятельств: только вчера у него родился сын, а сегодня он чуть не погиб, оставшись живым по чистой случайности.

«Ясное солнечное утро. Бодро чувствовалось, и легко было на душе, вчера только родился малютка Толя. Подъехала линейка, и я увидел взволнованные лица т. Ермакова, секретаря Гривенской комячейки, и Сепиашвили, агента ГПУ. Оказалось, что они приехали за мной для подачи врачебной помощи тяжело раненным накануне бандой Рябоконя в станице Новониколаевской. Выслушав их и прочтя донесение, я захватил необходимое, наскоро пожелав своим всего лучшего, и немедленно поехал.

Ехали мы не одни, позади нас — две подводы с вооруженными… Миновали Лебедевский хутор — заметили вдали верхового и не придали этому значения, тем более что, справившись у попавшейся навстречу женщины, узнали, что верховой не в седле, а «так, на мишку сыдыть».

Всю дорогу сидевшие на линейке (я, Ермаков, Сепиашвили, Саенко и правивший лошадьми товарищ, фамилию не помню) были в самом лучшем настроении. Шутили, разговаривали и, во всяком случае, были далеки от мысли, что впереди кровь…

До Новониколаевской оставалось уже немного, три версты. Вот и мосток через балку…

Едва лошади копытами коснулись рокового мостика, как из-под него, с обеих сторон, выскочили вооруженные бандиты и открыли бешеную стрельбу из винтовок.

Сердце замерло… Быстрым движением наклонясь вперед, я, потеряв центр тяжести, упал с ехавшей линейки и растянулся на мосту. Вижу: горбоносый бандит поднимает на меня винтовку… Ребенок… и смерть? Какая нелепость — пронеслась мысль. Помню, я крикнул: «Не стреляйте, я доктор, не убегу». Этот ли предсмертный крик или что другое случилось, но я остался жив. Да жив, расстояние между мною и им не превышало пяти шагов. Пролежав на боку некоторое время, я услышал, что мне приказали спуститься в овраг, балку стрельба все продолжалась…

Установив мою личность и получив содержимое моих карманов (документы, деньги, перевязочный материал), оставили, казалось, в покое. Стреляли уже в одиночку — редко. Я заметил Крученку и мимолетно взглядывал на окружающее меня общество, изучая их психологию… Мозг работал быстро и уверенно.

Вскоре на мосту появился человек, одетый в черкеску серого сукна, настойчиво требовавший ответить, на которой из подвод пулемет. Ответили: «пулемета нет». Выругал, что я служу у «этих» — позвал за собой опознавать трупы.

Идя с ним рядом, я спросил, кто он, на что получил отрывистый ответ: «Рябоконь!»

Покойный товарищ Ермаков лежал на спине с простреленной навылет грудью. Пуля попала в самый большой сосуд, разносящий кровь от сердца, а товарищ Саенко лежал на правом боку с раздроблением лобной черепной кости. Стоило большого труда опознать его ввиду сильной измененности носа.

По окончании осмотра мне пришлось, по требованию Рябоконя, письменно изложить кое-что для передачи властям. Все, мною нацарапанное (писать было трудно — руки дрожали), было подписано: «Начальник партизанского отряда хорунжий Рябоконь».

Отпущенный, я, не оглядываясь, тихонько побрел в Новони-колаевку, разбитый морально и чувствуя сильную боль в левом боку при падении на мост.

Свое спасение от гибели я объясняю, во-первых, сначала простой случайностью и, во-вторых, тем, что в перестрелке бандиты потерпели не урон, а, наоборот, трофеи: два трупа, одежду и оружие убитых.

Врач 24-го врачебного участка доктор Злобин».

Ермаков лежал навзничь, широко раскинув руки, словно пытаясь охватить этот, беспредельно распахнутый перед ним мир. Глаза его были широко открыты, словно от удивления. Потертая кожанка была пожевана на груди пулями. Из-под спины, змеясь, выползла на молодую зелень, темнея на солнце, лужа крови. По его остывшей руке, плутая в темных волосах, полз муравей. Над лицом уже кружили злые и назойливые степные мухи. Из-под усов, как сигара, темнела струйка крови.

Вот он и выстроил себе новую, счастливую жизнь, вот и от-боролся за светлое будущее, которое теперь принадлежало ему на все времена…

Странно, что в обвинении, предъявленном Рябоконю полит-тройкой позже, 16 ноября 1924 года, гибель товарища Ермакова ему в вину не ставилась вообще, о ней там и вовсе не упоминается. Налет на дом Фурсы и два налета на потребиловку в станице Староджерелиевской вменялись в вину, а вот гибель Ермакова — нет. А потому мне жаль товарища Ермакова и даже как-то обидно за него: для его соратников дороже оказались патроны, изъятые у беспечного Фурсы, спички и соль, взятые в потребиловке, чем его жизнь…

Вторая линейка с чоновской охраной во главе с Толстико-вым, следовавшая на некотором расстоянии, вместо того чтобы кинуться на помощь Ермакову, развернулась и бросилась наутек, на хутор Лебедевский.

Уполномоченный ГПУ Сепиашвили, ехавший на первой линейке вместе с Ермаковым, тоже остался жив. Но как уцелел, в своих показаниях он не объясняет:

«Сообщаю, что 26.5.24 г. в 9 часов из Новониколаевской было получено сведение, что в ночь с 25 под 26 в 20 часов банда Рябоконя численностью до 15 человек, вооруженых трехлинейными винтовками, сделала налет на станицу Новониколаевскую, завязала бой с местной вооруженной охраной, убив одного бывшего красноармейца Боровика Кондрата и ранив тяжело двух охранников, бывших красноармейцев: Щербину Мина, Казимирова Якова, забрав две винтовки, и уехала. Банда вся была в пешем походе.

Получив означенные сведения, взяв с собой десять чоновцев станицы Гривенской и врача 24-го участка т. Злобина, поехал в Новониколаевскую. Не доезжая трех верст западнее Новониколаевской, на мосту банда Рябоконя сделала засаду по первой линейке, где ехал я, секретарь парткома товарищ Ерма-

ков и два чоновца, — Дедич и Саенко Федор и врач Злобин, окружив нас на мосту и сразу завязав с нами перестрелку. В результате убили Ермакова и Саенко и одну лошадь, а врача Злобина взяли живьем в плен. Заняв позицию, стали нас обстреливать. Я, будучи уверен, что сзади едет Толстиков с восемью чоновцами на помощь, завязал упорную перестрелку с самим Рябоконем, но он не подъехал на помощь, а повернул лошадей по направлению к Гривенской и в панике сбежал.

Рябоконь, забрав доктора Злобина, старался узнать сведения про Малкина и Фурсу, справлялся, в каком положении арестованные, про пулемет, впоследствии написал записку, что будет мстить за взятых заложников, и после Злобина отпустил, передав записку. У убитых взято две винтовки и один наган. Записка находится у меня.

Местонахождение т. Малкина мне неизвестно. 22.5.24 г. он выехал, 25.5.24 г. он был на Кирпилях.

Больше всего Рябоконь старался узнать от доктора, не был ли он с ним.

Сейчас нахожусь в Новониколаевской, послав в Джерелиев-скую за ЧОНом, и если таковой прибудет, направлюсь в Лебеди. За трупами послал. Во время налета Рябоконя на Новониколаевскую им разграблен клуб комсомола, всю литературу уничтожил и все портреты.