Рота - Олег Артюхов

участках линии соприкосновения, рассчитывая таким макаром растрепать нашу оборону. Показав, что наносят главный удар справа, немцы через четверть часа атаковали наш заслон слева, а потом надавили и на центр. И самое противное, что делали они это продуманно, спокойно и уверенно. Недаром ваффен СС считались элитными войсками. Чтоб им, гадам, черти в аду сто лет на сковородках задницы припекали.

Между тем поле боя заполнялось самой разной техникой и войсками. Наблюдая за их перемещениями, я не мог избавиться от закравшихся в душу сомнений в благополучном исходе. Кажется, на этот раз ситуация явно выходила за рамки наших возможностей. И вместе с тем из глубины моей сути поднялись непонятные древние инстинкты, подогретые памятью о Великой Отечественной войне. Перед глазами вставали картины нечеловеческих мучений моего народа, который в прошлой истории четыре военных года захлёбывался кровью, слезами и страданиями. Ну, не-ет!! На этот раз я не отдам нашу землю на растерзание озверевшим европейским цивилизаторам, а значит, наступил момент, когда жизнь должна подождать со своим здравым смыслом и инстинктом самосохранения и отойти подальше назад, уступив место смерти. Дай, боже, нам силы и ярости и направь нас куда нужно, а куда не нужно мы и сами уже влезли. Немцы подтянули миномёты и начали пристрелку.

— Курянин, первый взвод на связь. Андрей, там рядом с тобой у шоссе дашки. Пусть вдарят в два ствола по миномётной батарее, они дальнобойные, достанут. Поспеши, а то скоро немцы нам мины прямо за шиворот накидают. Иван, сбегай к зенитчикам, передай командиру, пусть ставит свои дудки на прямую наводку и заткнёт миномёты и разный мелкий калибр. Если найдёшь снайперов, передай, чтобы отстреливали миномётчиков и командиров мелкой артиллерии. Курянин, связь с майором.

— Есть связь.

— Пётр Иванович, Батов беспокоит. Видно оттуда вам или нет, но по всему выходит, немцы начинают большой штурм. Резерв пока придержите, а танкисты на флангах пусть приготовятся, там гансы попытаются задавить массой. Похоже, сегодня из двух зол нам достались оба.

— Не беспокойтесь, Василий Захарович, все уже в курсе. Как ваши, выдержат?

— А, куда мы денемся с подводной лодки? Конец связи. Курянин, попробуй связаться с танком.

— Пока не получается, товарищ командир.

— Связывайся непрерывно. Будет связь немедленно ко мне, я в центре обороны.

И тут дуплетом хлёстко ударили сорокапятки Пилипенко. За ними жахнули четыре танковые пушки, и чуть позже подала голос батарея Батуры. Всё. Началось избиение штурмовой танковой группы немцев, которые справа по уши влезли в ловушку. Из центра я видел, как в той стороне разверзается ад. Почти в упор расстрелянные танки, пылали гигантскими факелами. Вокруг метались гренадёры, и падали под ливнем пуль от фланкирующего огня пулемётов. Но немцы пёрли огромной массой и штурмовали не одной колонной, поэтому сразу не удалось закупорить ловушку. Но пушки четырех засадных тридцатьчетвёрок молотили, как ненормальные, и перетрухнувшие гансы, сбившись в кучу, наглухо закупорили шоссе и обочины. Взрывы боекомплектов, жаркое пламя разлившегося бензина, кинжальный огонь в упор, крики и вопли убиваемых эсэсовцев сплелись в сплошной инфернальный клубок.

Тем временем бой докатился и до центра. Послышался противный свист мины, и куст взрыва поднялся впереди. Снова свист, взрыв сзади. Классическая вилка. И вот рвануло рядом метрах в пяти. Неглубокие окопчики, не давали надёжной защиты от обсыпавших нас мелких осколков. Теперь главным козырем становилась наша личная броня. И оставалось надеяться, что шальная мина не прилетит прямо в голову. Между тем интенсивность миномётного обстрела нарастала, и мины стали ложиться в опасной близости. Про себя я уже сказал все грязные выражения, какие знал в адрес наших зенитчиков и расчётов ДШК, попутно отметив, что любой крик души почему-то всегда звучит матерно. И тут, будто услышав мои злые мысли, и вся зенитная братия подала голос. Слева раздались короткие частые очереди ДШК, а справа залаяли зенитки. Немецкие миномёты будто поперхнулись, обстрел быстро пошёл на убыль, а потом и вовсе прекратился.

— Передать по цепи. Приготовиться к атаке пехоты! — громко прохрипел я сорванным от крика голосом.

В отличие от центра, на флангах пушечная стрельба не ослабевала. Воспользовавшись относительным спокойствием, я выбрался из окопчика и перебежал на десяток метров вперёд на открытое удобное для наблюдения место. Справа немцы возобновили натиск, но теперь давили более широким фронтом. Дым застилал панораму. Огонь усиливался с каждой минутой. Казалось, что сам воздух теперь состоит из пуль и осколков. Я попытался просунуться подальше и тут же схлопотал пулемётную очередь в грудь и голову, и пару осколков в плечо. Пули и осколки с жужжанием отскочили, но ощущение осталось крайне неприятным.

— Товарищ командир. Связь с танком, — крикнул сзади укрывшийся за толстым деревом Курянин, протягивая трубку. Я перебежками вернулся на старую позицию.

— Командир на связи. Прохор, как у вас дела?

— Работу закончили, — прохрипело в трубке, — потеряли два танка. Уничтожили артдивизион или артполк, леший их поймёт. Пушки большие. Расстреляли их издалека. Снаряды рванули, думали, сами взлетим на воздух. Артиллерии поблизости больше не видно. Напоролись на группу танков. Там нас и пощипали. Я прикрывал, троих завалил. Шишек нам тоже набили, но ребята успели оторваться. Танк в порядке, возвращаемся и заодно по пути давим грузовики с пехотой.

— Возвращайтесь по Барановичскому шоссе и вдарьте немцам в зад на правом фланге, а то они нас тут у Нехачево крепко прижали. Приказ понятен?

— Понятен. Сейчас свяжусь с командирским танком.

— Поторопитесь. Конец связи.

Пока я общался с Вариком. Взаимный огонь достиг невероятной плотности. Под прикрытием пулемётов ганомагов и автоматических пушек лёгких танков в центре атаковала пехота. Наши отстреливались всеми имеющимися стволами, и большими, и маленькими, но такой яростной атаки эсэсовцев я не ожидал.

— Гранатами огонь!!

Грохнула волна взрывов и ещё, и ещё. Пулемёты били на расплав стволов. Но как же нас мало на этакую ораву озверевших эсэсовцев. Воткнув в автомат последний магазин, я очередь за очередью всаживал пули в распяленные злобой орущие рты и белые от ужаса и ярости арийские глаза. Всё. Патроны вышли. Автомат полетел в сторону вслед за винтовкой и пистолетом. Я, кажется, ещё не говорил, что, когда заведусь, сам себя бояться начинаю. В руках нож. Голова опустела от мыслей. Совесть и жалость спрятались подальше. Всё стало предельно ясно и беспощадно. И я вломился в толпу. Мышцы напряглись и закаменели. Дзи-инь по груди и животу наискось пробежала дорожка пуль. Немец выстрелил ещё раз и замер обалдевший. Н-на! Кровь из