Тайна девичьего камня - Майкл Мортимер

— Ты думаешь, я сама не понимаю? Я ведь видела. Вы сожгли птицу. Наверняка это была такая же птица, как та, которая напала на волка на дороге, правда? И по какой-то причине до них нельзя дотрагиваться, ведь так? Тот парень, у которого так сильно заболели руки, я же видела, как ты сжег перчатки!

Лассе глубоко вдохнул, по-прежнему не говоря ни слова, потом выдохнул и опять вздохнул, продолжая крепко сжимать маленький странный руль.

— Если бы ты знала об этих птицах то, что знаю я, — медленно произнес он, — ты бы поблагодарила меня за то, что я тебе ничего не рассказываю.

Она задумалась и попыталась связать одно с другим. Некоторое время он сидел и бормотал себе под нос, а они все ехали. Вдруг он словно оборвал самого себя.

— Ты должна понять, Ида, — наконец сказал он. — Это не какие-нибудь там обычные птицы. Это нечто другое. Альма может рассказать больше. Подожди, пока мы с ней не свяжемся.

Ида посмотрела на него в зеркало заднего обзора.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня нет лучшего объяснения, чем это.

Она сидела задумавшись.

— Какое это имеет отношение к Альме? К ее лаборатории?

— Не спрашивай больше. Или лучше спроси Альму.

Они подъехали к возвышению, похожему на длинный снежный вал. Она попыталась выкинуть из головы мысль о птицах и поняла, что почти двое суток не снимая носит одну и ту же одежду, что подмышки у нее плохо пахнут…

— Но то письмо, — сказал Лассе, — от Лобова… Невероятно интересно. Оно открывает совершенно новые возможности, и, на наше счастье, мы выбрали правильный курс. Мы направляемся туда!

— Куда туда?

— Ты до сих пор не поняла? Река Оунасйоки. Европейские жемчужницы!

Опять эти моллюски.

— Что это за моллюски?

— Подожди только.

Он улыбался, но вид у него при этом был озабоченный.

— Почему ты никогда ни о чем не рассказываешь?

— Это для того, чтобы уберечь тебя. Разве ты не понимаешь?

— Уберечь меня от чего?

Они опять ехали молча.

— Сколько времени?

— Почти половина одиннадцатого.

— Я забыла, — сказала Ида, — что днем здесь, на севере, так темно.

— Да, тут не так, как в Емтланде.

— А где мы?

БА-БАХ!

Внезапно они поехали почти вертикально вверх, а потом сразу же вертикально вниз по высокой напоминающей порог насыпи, невероятно сильно подпрыгивая.

— Что ты делаешь? — закричала Ида.

Снегоход стоял на очень длинном, узком и совершенно плоском участке. Лассе переключил на холостой ход.

— Трасса 95, — сказал Лассе, проверив навигатор.

Тонкий слой снега, как дымка, лег на покрытый льдом асфальт.

— Если мы поедем на север, — сказал он, — и проедем ровно один километр восемьсот пятьдесят метров, то с левой стороны мы увидим виллу в конструктивистском стиле моей старой подружки Долли.

Ида сощурилась. Тусклый дневной свет нависал над черными верхушками елей, когда Лассе замедлил ход рядом с темно-зеленым пластмассовым почтовым ящиком у обочины. Пурга замела боковую дорогу, ведущую в лес. Снегоход сильно развернулся, когда он направил его во тьму.

Вскоре они подъехали к покрытому шифером двухэтажному дому с плоской крышей, стоявшему между высокими соснами. Ида огляделась. Открытый гаражный сарай, в котором виднелся «Вольво-Амазон» цвета сливок без дверей. Засыпанный снегом насос прямо на земле. В окнах темно. Слабый дымок из дымохода. Погашенный рождественский светильник.

Лассе припарковался за длинной стеной сарая.

— А кто такая Долли?

— Моя бывшая девушка. Ее наверняка нет дома. Но мы можем подождать внутри, она должна нам помочь. Я ей доверяю.

Они вышли. Лассе убедился, что на дороге никого нет, а затем подошел к дому и потрогал дверь. Она была незаперта.

— Ну, что я говорил. Долли не могла далеко уйти.

Они вошли в теплый холл, обитый сосновыми панелями.

— Она даже не заперла дом? — спросила Ида.

— Здесь мало кто живет, нет смысла запирать. Привет!

Никакого ответа.

Лоскутные коврики на полу, тканые или вышитые красные полотна на стенах. «В гостях хорошо, а дома лучше», — прочла Ида на рушнике, висевшем над входом в маленькую кухню в конструктивистском стиле. И на другом рушнике: «Пусть в доме царствует уют, пусть сердце радость наполняет, пусть в дом гостей всегда зовут и дверь пред другом отворяют». В гостиной висело еще два рушника с красивым вышитым орнаментом в виде надписи старинным шрифтом. «Tax free shopping — So much to declare»[38] и «Sho len — ingen flash, fuck da aina, area turns red»[39].

Ида прочла надписи еще раз.

— Долли — художница, — пояснил Лассе.

Ида встала перед коричневым кожаным диваном и заметила напольные часы в одном углу. Лассе распахнул кухонные дверцы, из крана полилась вода, стаканы зазвенели, а пластиковая бутылка зашипела, когда ее открыли. Лассе вернулся в гостиную с пакетом чипсов, четырьмя бутербродами и двумя большими стаканами с какой-то коричневой жидкостью.

— «Беллини» из Питео. Меняю персиковый сок на колу, а шампанское на доставку на дом.

Она не улыбнулась. Она смотрела в окно, он встал рядом с ней и стал пить.

— Сколько мы можем здесь оставаться?

— Не знаю. Подождем час, может быть, два. Потом посмотрим. Камин еще теплый. Если она не придет до полной темноты, мы поедем дальше на снегоходе, хотя я точно не знаю куда.

Она пристально смотрела в большие окна гостиной. Последние лучи солнца просвечивали сквозь верхушки елей на дальней горной гряде. Он обошел гостиную, выглядывая в каждое окно, затем погасил маленькую настольную лампу с розовым абажуром, и весь дом погрузился во тьму.

— Похоже, нас не преследуют, пока еще… Нам бы лучше всего здесь не ночевать. Из дома дорога просматривается плохо. Кстати, нам надо найти в мешках одну вещь, — сказал он, запихивая в рот бутерброд с ветчиной. — Жди здесь.

Он выскользнул в холл и открыл входную дверь. Все стихло, но вскоре он вернулся.

— Ты смотри здесь, — сказал он, — а я поищу там.

На полу стояли два черных мешка.

— Что я должна искать?

— Папку, на которой написано «Европейские жемчужницы».