Шестнадцать деревьев Соммы - Ларс Миттинг

– Почему такая спешка? – спросил я.

– Если верить словам оружейника, дедушка был алчным оптовым торговцем лесом, случайно наткнувшимся на что-то ценное.

– Ну, алчным, не алчным, он…

– Остался вопрос, который никто не задал, – перебила меня Гвен.

– Какой?

– Почему капитан Дункан Уинтерфинч был одержим тем, чтобы заполучить шестнадцать ореховых деревьев с того места, в котором он вместе с остальными бойцами «Черной стражи» сражался в шестнадцатом году?

* * *

Постель без нее казалась пустой. Я повернулся на бок и позвал в пустоту:

– Гвендолин…

В домике было темно. Ночью мы не сдерживали себя. Словно оба хотели добраться до самого нутра друг друга. Извлечь вранье и посмотреть, что скрывается за ним. Наполовину влюбленность, наполовину растерянность, нашедшие выход в поту и в грубой ненасытности.

Ее будильник показывал без четверти три. Я прошел в гостиную, миновал журнальный столик, заваленный музыкальными журналами. В ночной тьме разглядел свет на верхнем этаже Квэркус-Холла. Мы договаривались пойти туда утром.

Вернувшись в спальню, я покосился на валявшуюся на полу элегантную одежду и достал из чемодана свои старые вещи из Норвегии. Вышел под жидкий лунный свет в рубашке, не надев куртки. Море у скал подо мной было спокойно. Волны лениво плескались о берег, и сверху их колыхание было едва заметно. Снова пошел дождь. Не как из ведра, а отдельными теплыми каплями.

Входная дверь была приоткрыта. Высокая и широкая, она тяжело скользила на петлях. По мере того как мои глаза привыкали к полутьме, вокруг проступали очертания помещения за дверью. Просторный холл с винтовой лестницей на второй этаж. Вовсе не та солидная, богатая обстановка, какой я ожидал. Прямые линии. Высокие потолки, простота убранства. Крупная плитка на полу, уложенная в центре картушкой. Здесь легко поместилось бы человек двадцать. Высокие резные двери.

Я нащупал выключатель за гардиной. Зажегся ряд колпачков, свисавших с потолка на тонкой стальной проволоке. Выцветшие прямоугольники показывали места, где раньше висели картины. Я поднялся по лестнице. Перила из блестящего красного дерева извивались жирной змеей, балясины были выточены в форме вытянутых песочных часов. Наверху передо мной открылся темный коридор. Я не нашел выключателя, но увидел впереди светящуюся щелочку под дверью.

– Гвен, – сказал я, продвигаясь туда.

Нет ответа. Дверь оказалась запертой, и я пошел дальше, миновал другой холл. Там выключателя не нашлось, и я ощутил запах плесени и старой кожи. Спустился по еще одной лестнице и увидел слабый свет за дверью с матовым стеклом.

Я открыл ее, вдохнул свежий воздух и понял, что обнаружил одну из тайн этого дома.

Внутренний сад. Большой, цветущий, омытый дождем, зеленый. Заросший настолько, что стал почти непроходимым. Не знакомые мне высокие деревья колоннами стояли вокруг округлых кустов с широкими листьями. И я понял, чего мне так не хватало на Шетландских островах, что было у Дункана Уинтерфинча и чего был лишен Эйнар: звука дождевых капель, падающих на свежие листья больших деревьев.

– Здесь он обычно стоял и смотрел на меня, – сказала Гвен.

Ее голос прозвучал сверху. Я повертел головой, пытаясь увидеть, где она. Теплые капли воды стекали с листьев и падали мне на лицо. Я обвел взглядом ряд окон на стенах, окружающих сад. Обнаружил ее на балконе на уровне второго этажа. Раздвинул ветки и, высоко задирая ноги, чтобы перешагнуть кусты, добрался до винтовой лестницы в углу.

– Какая-то теплица, – проговорил я.

– Нет, – отозвалась она, свесившись через перила. – Это дендрарий. Ботанический сад для деревьев. Восемнадцать видов. Тут сначала была стеклянная крыша, чтобы поддерживать нужную температуру, но она разбилась в тридцать третьем году. Осколки полетели на садовника и чуть не убили его.

Вслед за Гвен я поднялся на третий этаж, где по всему периметру здания шла внутренняя веранда. Отсюда мы смотрели на кроны сверху. Самые длинные ветки слегка задевали перила. Вид был как из шалаша в лесу, а шум прибоя был здесь едва слышен. Пусть снаружи бушует ветер, пусть соленая вода заливает берег и губит редкие чахлые побеги. Здесь же растения защищены: стены бережно заключили их в свои объятия.

– Мы всегда жили за счет деревьев, – сказала Гвен. – За счет того, что они давали и что мы с ними делали. Семь поколений семьи торговали древесиной, привезенной из тропических лесов Амазонии, из русской тайги, из Норвегии и Швеции. Древесиной для отделки, для мебели, для строительства. В нашем каталоге за тысяча девятьсот первый год перечислено семьдесят восемь видов древесины.

Она подошла к самому краю веранды, чуть согнула колени и раскачала пол так, что тот заходил ходуном. Ни одна дощечка не скрипнула.

– Дуб? – спросил я.

– Дa. С дуба началась история нашей семьи, и на дубе заработано наше состояние. Некоторые говорят, что акционерное общество «Уинтерфинч» извело леса в Великобритании, но это чушь. Только война может оставить страну без лесов. Особенно без дубрав. Лишь дуб достаточно прочен для постройки боевых кораблей. Для одного семидесятичетырехпушечного корабля требуется срубить три тысячи семьсот дубов. На постройку корабля королевского флота «Виктория» в тысяча семьсот шестьдесят пятом году пошло пять тысяч семьсот строевых дубов. Распоряжался лесом, идущим на постройку флота, Грегор Уинтерфинч. Он лично проверял каждое бревно, использованное на «Виктории». Документы хранятся в подвале. На них есть подпись адмирала Нельсона.

– Начинаю понимать, что вы отличаетесь от норвежцев, – сказал я.

– Вы слишком долго раскачивались с захватом колоний. Наше семейное предприятие основал Грегор. В тысяча семьсот семидесятом году он начал возить лес с берегов Балтийского моря и вскоре стал одним из крупнейших лесоторговцев страны. С восемьсот пятьдесят восьмого по восемьсот девяносто третий мы были крупнейшими. С отделениями во всех крупных портах империи. Поставляли всё, от судового леса до ценнейших пород для изготовления шкатулок и тростей. Половина британских столярных изделий, продававшихся на гинеи, делалась из нашей древесины.

– А почему ты упомянула гинеи? – спросил я. – И оружейник тоже использовал это выражение…

– Серийная продукция оценивалась в фунтах. А все, что изготовляли в соответствии с пожеланиями заказчика, оплачивалось в гинеях. Стандартный стол – цена в фунтах. Стол, сделанный по размерам вашей гостиной, – в гинеях. Винтовка «Ли-Энфилд» серийной сборки – фунты. Ружье «Диксон Раунд Экшн» по твоим меркам – гинеи. Беговые лошади, твой портрет маслом…

– А в чем разница?

– Да почти ни в чем. С тысяча восемьсот шестнадцатого года не выпускают ни монет, ни бумажных денег достоинством в гинею. Но одна гинея равна одному фунту плюс один шиллинг. По традиции мастер забирал фунт, а подмастерье получал шиллинг.