Лисьи броды - Анна Старобинец

– Виноват я, товарищ Шутов, – бормочет Пашка. – Упустил китайца. Он когда побежал – я выстрелил, но промазал. А он выстрелил – и попал… Часы вам испортил.

– Ерунду не говори, рядовой. Промазал – с кем не бывает. Главное, жив остался.

– Вы, товарищ Шутов, не поняли, – он теперь говорит так тихо, что мне приходится к нему наклониться. – Я нарочно промазал.

– Почему?

– Не хотел убивать человека.

Я смотрю ему в лицо – и до меня вдруг доходит. Он вообще не убивал еще. Никогда. Никого. Я вдруг чувствую такую острую зависть, что мне хочется сказать ему что-то злое.

– Все равно его убили, Овчара. От судьбы не уйдешь.

Отец приносит сто третьему миску с едой и ставит на стол. Кладет рядом с миской ложку. Сто третьему неудобно, и ложка ему не нужна. Он хватает миску, уволакивает под стол, встает на четвереньки, вытаскивает куриную ножку на пол, очищает пальцами налипшие куски вареной картошки, а потом, придерживая ладонью конец косточки, рвет зубами ароматные куски мяса.

– Никита. Люди так не едят, – говорит Отец.

Сто третий хочет ответить, что он больше не Никита и больше не человек, но, если рот набит мясом, в него нельзя уместить еще и слова, поэтому он просто мычит.

Отец запихивает в печку поленья. Он будет делать огонь. Сто третий огня боится. Давясь и чавкая, он доедает курятину и отбегает в противоположный конец комнаты, чтобы быть от огня подальше. Садится в углу на корточки. Рядом с ним аккуратными стопками сложены книги. Сто третий раньше умел читать, а теперь разучился.

Отец подходит к нему, снимает с одной из книжных стопок альбом с фотографиями. Сто третий знает, что фотографии – это картинки из старой жизни. Отец уже показывал сто третьему фотографию черно-белого мальчика и рассказывал про него. Черно-белый мальчик раньше жил с Отцом, а потом разделился на тело и душу. Его душа теперь живет в небе, а тело живет под землей. Все потому, подумал сто третий, что мальчик с самого начала был двойной, черно-белый. Душа у мальчика, наверное, была белая, а тело, наверное, черное. Поэтому он разделился. Сто третий тоже несколько раз разделялся, но никогда не уходил ни под землю, ни в небо.

Отец показывает сто третьему еще одну картинку:

– Смотри, сынок, это биплан – самолет. Вот это у него фюзеляж, это крылья… Мой сын любил самолеты разглядывать. Тебе, Никита, нравится самолет?

Сто третий не смотрит на самолет. Он смотрит на черно-белого человека, который стоит рядом с самолетом. У человека есть сапоги, пистолет и шлем. И он похож на Отца.

– Солдат? – сто третий тычет в картинку. – Солдат?! – сто третий указывает на Отца пальцем. Сто третьему страшно.

– Да, я был в молодости солдатом, – отвечает Отец. – В первую войну. Но теперь я священник.

– Никитка тоже был раньше солдат, – говорит сто третий. Слова идут тяжело. – Никитка был красный рыцарь. Сражался с черными рыцарями.

– Постой, постой-ка, – Отец вдруг вскакивает. – С черными рыцарями!.. – Он выбегает из комнаты и тут же возвращается с деревянной коробкой, расчерченной черными и белыми квадратами.

Отец раскрывает коробку и вытряхивает на пол перед сто третьим черные и белые фигурки. Они красивые. Там есть человечки: два старика – белый с добрым лицом и черный со злым лицом, – а еще черные и белые рыцари на конях. И там есть звери: лисички, черная и белая, и тигры, два черных и два белых, и много-много черных и белых волков. Еще есть башенки с острыми зубцами – две черные и две белые. Сто третий трогает руками фигурки.

– Что, нравятся тебе шахматы?

Сто третий кивает.

– Тогда давай мы с тобой, Никитка, чуть-чуть поиграем. Бери фигурку. Кем ты будешь в игре?

Сто третий выбирает из груды белого волка.

– Волчок? – одобрительно кивает Отец.

– Волчок-воин.

– И что случилось с волчком?

Сто третий складывает в кучку всех белых волчков и белую лисичку, а рядом с ними ставит черную башню, а рядом с башней – двух черных рыцарей и черного тигра. Он вспоминает слова, сразу много слов.

– Волчок когда-то был человеком, солдатом. Но черные рыцари поймали его и посадили в черный замок Пятьсотдвенадцать. И там волчок познакомился со своей стаей. Черные рыцари мучили волчка, и брали кровь у волчка, и делали уколы ему, и убивали его. И он стал больше не человек, а номер сто три. И других из стаи волчка они тоже мучили. И еще там был очень злой тигр.

Сто третий возвращается к миске, хватает куриную кость, перекусывает ее пополам и острым концом разрезает себе ладонь. Отец охает.

– У всех волчков они брали кровь! – сто третий показывает Отцу глубокий надрез.

– Господь с тобой, Никита, ты что творишь? – причитает Отец.

Сто третий сжимает в руке белого рыцаря и ставит его рядом с черными. На голове и спине у белого рыцаря и на крупе его белой лошади теперь пятна крови.

– Потом пришли красные рыцари, – бормочет сто третий. – И черные рыцари испугались. И убили половину стаи. Совсем убили.

Сто третий отшвыривает часть фигурок-волков, других передвигает чуть в сторону – ко второй черной башне.

– А половину стаи черные рыцари увезли в новый замок.

В руке сто третьего остается один белый волк. Он разжимает ладонь. Кровь из разреза уже не идет. Он говорит:

– Но Волчок был хитрый. Он притворился, что совсем умер, а сам сбежал. Волчок окрепнет, а потом спасет свою стаю из черного замка.

– А кто в его стае главный? – спрашивает Отец. – У Волчка есть вожак?

Сто третий находит в груде белого старичка и прячет за спину:

– Нет вожака. Вожак давно куда-то ушел… Зато есть Старшая Мать – лисичка! – сто третий слегка касается пальцем фигурки белой лисы.

– Но как же Волчок найдет свою стаю, которую мучают черные рыцари? – спрашивает Отец. – Волчок разве знает, где новый замок?

Сто третий сидит среди черных и белых фигур и грызет куриную кость. Он говорит:

– Волчок всегда чует, где его стая.

Потом он слышит шаги и принюхивается. Морщит нос, закрывает лицо руками, раскачивается из стороны в сторону.

– Волчок не хочет уколы, сто третий не хочет уколы, Никитка не хочет уколы!

– Какие уколы? – не понимает Отец, и в ту же секунду человек, который пахнет табаком и уколами, стучит в дверь:

– Вы дома, отче? Отпирайте! Не побрезгуйте старым медикусом!

– Сто третий не хочет уколы! Никитка не хочет уколы!..

– Тише ты! – шипит Отец. – Не будет уколов.

Он хватает сто третьего за рукав и волочет его за собой. Сдергивает с пола циновку, открывает квадратный люк. Там лестница, она ведет в темноту.