Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

жженой корицей и гвоздикой, но дыма не было. В самом центре, скрестив ноги, зависла маленькая бледная фигурка. Глаза ее сверкали пронзительно и ярко, словно бриллианты.

– Я знаю, кто ты, – сказал бедняк, – и не желаю доставлять тебе никаких хлопот.

– Никаких хлопот ты мне и не причинил, – ответил джинн, ибо им он и был. – Злобный волшебник запер меня в этой тюрьме двести сорок лет назад. А ты меня освободил.

Бедняк, не понаслышке знавший об ужасах тюрем, успокоился.

– Хотел бы я, чтобы вкус свободы ты ощутил в месте получше этого, – промолвил он. – Я всего лишь бедный золотарь, и кроме этой хижины у меня ничего нет, однако все, что ты видишь перед собой, в твоем распоряжении.

Джинн поклонился, и пламя согнулось вместе с ним.

– Предложение, достойное короля, – отвечал он. – Но это я у тебя в долгу, а не наоборот. Трижды ты можешь просить меня о чем угодно, и трижды исполню я твои желания, будь это в моей власти.

– И что же подвластно тебе? – спросил бедняк.

– Мне служат огонь и ветер, – сказал джинн. – От меня нет секретов, потому что, как только слова произнесены, их уносит ветер, а он ничего не забывает. И ни одному делу рук человеческих не спастись от меня, ибо огонь может расплавить даже камень.

– Когда-то у меня был сын, – молвил бедняк. – Он умер от оспы совсем юным. Ты можешь вернуть его?

– Время мне не подвластно, – ответил джинн. – Я скорблю о твоем сыне и о тебе, но не могу исправить то, что оно сотворило.

– Когда-то у меня была жена, – вновь заговорил золотарь. – Я любил ее. Но когда мальчик умер, она отвернулась от меня. Ты можешь вернуть ее мне?

– Если твоя жена еще жива, я могу привести ее к тебе и, возможно, забрать ее скорбь, ибо горе – это след ветра и огня. Однако не в моей власти заставить ее полюбить тебя.

– Тогда я не знаю, о чем просить тебя, – ответил бедняк.

– Некоторым нужно золото, – предложил джинн.

– Оно не принесет мне счастья.

– Иные хотят получить гаремы, полные женщин. Хотя, по правде говоря, это фантомы, сотканные из огня, а наслаждения – иллюзии, нарисованные тончайшими языками пламени.

– Я не питаю иллюзий, – молвил бедняк. – А для гаремов слишком стар.

– Я могу подарить тебе целое королевство, – предложил джинн.

– Какой из меня король?

– Ты можешь получить жизненную силу, – продолжил он. – Тот, кому я в вены вдохну огонь, будет день и ночь ходить без сна и проживет сто лет, не постарев ни на минуту.

– Во снах я вижу своего мальчика, – возразил бедняк. – А жить еще сто лет у меня нет никакого желания.

– Тем не менее, – сказал джинн, – я у тебя в долгу. Ты можешь трижды отдать мне приказ, и трижды я подчинюсь.

Бедняк задумался.

– Если ветер подвластен твоей воле, – сказал он, – то, возможно, ты в силах сдуть дым из черных ям подальше от моего дома?

– Готово, – объявил джинн.

Тотчас же с реки подул ветер, и дым из черных ям отнесло прочь от хижины золотаря.

Бедняк снова задумался.

– Если ты можешь повелевать огнем, – сказал он, – то, возможно, подаришь мне немного пламени, чтобы согреть это скромное жилище?

– Готово, – объявил джинн.

Он протянул руку и сотворил на полу в центре хижины крошечный мерцающий язычок. В тот же миг комнатушку наполнило лучистое тепло, и бедняк ощутил, что кости его наконец согрелись.

– Можешь просить еще раз, – сказал джинн.

Бедняк задумался.

– Это непременно нужно сделать сейчас? – спросил он.

Джинн вздохнул.

– Нет, – ответил он. – Но мой народ не примет меня обратно, пока я не выполню свой долг перед тобой. До тех пор мне придется блуждать среди подобных тебе.

С этими словами он вышел из пламени и тут же превратился в худощавого мужчину с ясными проницательными глазами и едва заметными язычками пламени, мерцающими на щеках.

– Мне очень жаль, – молвил бедняк. – Боюсь, я снова заточил тебя в тюрьму.

– С тебя причитается три желания, – сказал джинн.

– Я о них не просил.

– Они были подарены тебе. Я исчезну в облике человека перед твоими глазами и, возможно, буду видеть во сне огонь и ветер, но ничего другого о себе вспомнить не смогу до тех пор, пока ты не произнесешь мое имя.

– Что ж, – произнес бедняк. – Тогда назови мне его.

– Я произнесу имя один раз, а потом оно сотрется из моей памяти, – сказал джинн. – Таков порядок вещей. И до тех пор, пока ты не произнесешь его вслух, оно будет принадлежать лишь тебе. Ты готов?

– Да, – ответил бедняк.

Глава 35. Чего-то не хватает

Я слышала его лишь раз: той ночью много лет назад папа прошептал имя, произнося каждый слог на вдохе, чтобы оно не смогло сбежать и его не унес ветер. Слово проскользнуло мне в уши и исчезло в глубоком, неприступном чертоге памяти. Там оно и осталось, нетронутое, застывшее в ожидании. Когда я назвала имя джинна, оно прозвучало тонко и сдавленно, и все же в нем звенела истина. Дэвид разжал хватку и отступил. Ярость ушла, сменившись спокойным любопытством.

– Твой отец спас мне жизнь, – произнес он тихо и задумчиво. – А я помог ему.

Я села, все еще задыхаясь и отплевываясь. Воздух в комнате был спокойный и нежный, точно свежий ушиб. Дэвид Джинн печально улыбнулся мне.

– Ты убил его, – сказала я.

– Да, – ответил он. – И нет.

Дэвид протянул мне руку. Не зная, что еще сделать, я приняла ее. Он помог мне подняться, а потом раскрыл ладонь, продемонстрировав пляшущий на ней крохотный огонек. Дэвид отпустил огонек, и тот завис между нами. Комнату озарило причудливое теплое сияние.

– Это правда, что Дэвид Джинн убил твоего отца, – сказал он. – Но разговариваешь ты уже не с ним, и если бы я был там, то не допустил бы его смерти.

Дэвид выглядел ровно так же, как и раньше, – разве что теперь стал спокойнее, а с плеч словно свалилось бремя. И все же я знала, что он говорит правду. Этот человек больше не был Дэвидом Джинном. Он походил на него, но все же был совсем другим.

– Я не понимаю, – проговорила я.

– Того, что произошло, было достаточно, – ответил джинн. – Ты произнесла мое имя.

Его глаза мерцали в призрачном отблеске парящего в воздухе пламени. Я закашлялась. Горло у меня все еще горело.

– Почему… – начала я. – Зачем ты его убил?

– Как я уже сказал, – ответил джинн, – по сути, убийца не я. Но, думаю, у меня есть ответ на твой вопрос, и, пожалуй, ты заслуживаешь его услышать. Однако сначала нужно кое-что объяснить.

– Вэнс Когленд, – сказала я.

– Да. Все началось с него.

– В любой достаточно большой и богатой семье рано или поздно появляется кто-то вроде Вэнса Когленда, – сказал Дэвид. – Этот прискорбный факт подтверждают статистика и сама человеческая природа. Мы были знакомы совсем недолго, но ветер рассказал то, что мне нужно было знать о нем.

Когленд оказался мелким хулиганом – ленивым, подлым, трусливым и не очень умным. Он считал себя неприкасаемым и полагал, что имеет право делать все, что ему заблагорассудится. Семья раз за разом выручала Вэнса из тюрьмы, подкупала свидетелей его многочисленных вспышек гнева и мелких преступлений, нанимала дорогих адвокатов, но за всю свою жизнь он ни разу не провел в тюрьме больше одной ночи.

Поначалу Когленд работал на Феллов в Новом Орлеане. Международные перевозки принимали в основном в порту, так что он пробился в местный морской союз и получил возможность встречать и провожать животных, деньги и предметы торговли, которые въезжали в страну и покидали ее. Некоторое время Когленд представлял для Феллов хоть какую-то ценность, но потом стычек и трат стало слишком много, и в конце концов его перевели вглубь страны. На новом месте ему почти ничего не надо было делать. Вэнс оказался в Лаббоке.

И это принесло результат: Вэнс действительно перестал принимать участие в деятельности Феллов. Однако этот шаг привел и к непредвиденным последствиям: Когленду стало скучно.

Он организовал на семейные деньги побочный бизнес по сбыту краденого антиквариата. В Новом Орлеане Когленд познакомился со столькими контрабандистами и ворами, что смог обеспечить бесперебойные поставки товаров на продажу. А за то время, что Вэнс проработал на Феллов, он познакомился со множеством нечистых на руку богачей, которые не брезговали покупкой краденого.

Какое-то время Когленд жил припеваючи в сумраке Лаббока и не лез в семейный бизнес, но однажды пожилая женщина принесла на продажу антикварную бутылку – реликвию, привезенную когда-то ее бабушкой из Османского Ирака. Миры Вэнса,