Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

в которых он жил, столкнулись между собой. Женщина надеялась продать бутылку по честной цене, Когленд же, даже догадываясь о содержимом, предложил купить ее за бесценок. Когда женщина благоразумно отказалась, он проследил за ней до дома, избил до бесчувствия и украл бутылку.

Истинный Фелл, завладев таким могущественным предметом, немедленно задействовал бы все ресурсы, которые были у его родных, но Вэнс не обладал ни дисциплиной, ни достаточным уважением к своим семейным обязательствам, чтобы поставить их выше собственной жадности и желаний. Той ночью в подсобке ломбарда он попытался вызвать существо, проживающее в бутыли.

– Можно представить, – сказал джинн, – какими гнусными, скучными и предсказуемыми были бы его желания.

Поздно вечером того же дня моему отцу позвонили в панике, и на следующее утро он уже летел самолетом в Даллас, а я с рюкзаком стояла на крыльце дома Сары Колтон-Вонг, моей лучшей подруги во втором классе. Это случилось через три месяца после смерти мамы.

Вэнс Когленд не знал, что подобные сосуды открыть нелегко. Заклинания и наговоры, запечатывающие джинна внутри, не снимаются волшебным образом, когда кто-то начинает полировать бутылку или лампу. Нужны сложные и точные движения, которые следует выполнять в определенном порядке. Конечно, правильную последовательность прикосновений, поглаживаний, слов и жестов можно подобрать случайно, но для этого необходимо обладать определенным везением. Можно разгадать ее и методом проб и ошибок, но тут потребуется терпение. Вэнс Когленд не обладал ни тем ни другим.

Он зажал бутылку в слесарные тиски, открутил пробку сантехническим ключом и попытался достать существо сначала с помощью вешалки для одежды, затем остроносыми плоскогубцами. Ему удалось немного вытащить джинна из бутылки, но тот застрял и так и провел большую часть дня, наполовину высунувшись наружу. Эту картину и увидел папа, добравшись до ломбарда: джинна, застрявшего в бутылке, испытывающего невообразимую боль, и обалдевшего идиота, которому это создание нужно было только затем, чтобы оно исполнило его желания.

Папа отослал Вэнса в другую комнату и взялся за дело. Действия Когленда безнадежно разрушили магию, которая позволяла джинну беспрепятственно освобождаться из своей тюрьмы, так что пришлось закончить начатое Вэнсом. Папа старался действовать как можно осторожнее. Он смазал горлышко бутылки вазелином и, держа джинна за руки, медленно, дюйм за дюймом, начал вытаскивать его из бутылки, останавливаясь всякий раз, когда боль терпеть было невыносимо.

– Дело шло очень тяжело, – сказал Дэвид. – Каждый дюйм сопровождался настоящей агонией, но твой отец был добр и терпелив. После каждого крошечного успеха он останавливался, давая мне отдышаться.

Наконец с громким чавкающим хлопком и небольшим облачком бездымного пламени джинн выскользнул из бутылки на пол. Не успел он коснуться земли, как к нему подбежал Вэнс Когленд с дробовиком в руке.

– А теперь убирайся, – бросил он моему отцу. – Этим я займусь сам.

Джинну, оказавшемуся в этом мире впервые за сотни лет, нужно было сделать выбор. Кому он оказался обязан свободой? Человеку, который пытался вытащить его из бутылки силой, или тому, кто проявил к нему сострадание и сумел в итоге выпустить его?

Так папе достались три желания.

– Первое из них, – рассказывал Дэвид, – и желанием-то нельзя было назвать. Это оказался вопрос жизни и смерти. Вэнс Когленд хотел, чтобы я исполнил его приказы, и не собирался довольствоваться меньшим. Он наставил оружие на твоего отца, и тот попросил меня защитить его.

– Значит, ты убил Когленда, – резюмировала я.

– Мир без него вряд ли стал хуже, – заметил Дэвид.

– А какими были другие желания?

Джинн на мгновение замолчал. Он склонил голову так, что его лицо оказалось в тени, и на секунду напомнил силуэтом прежнего Дэвида. Потом джинн поднял взгляд, в его глазах вспыхнул странный свет, и он снова стал кем-то другим.

– Второе желание было для тебя.

– Для меня?

– Да. Твой отец попросил меня забрать у тебя печаль.

Его голос звучал ровно, бесстрастно, словно он зачитывал рецепт брауни.

– Мою… печаль?

– За несколько месяцев до этого умерла твоя мать, – объяснил Дэвид.

– Нет, это я понимаю, – перебила я. – Он попросил тебя забрать мою печаль?

– Думаю, ему было невыносимо, – проговорил Дэвид, – справляться и со своим горем, и с твоим.

– Значит, ты просто, – я попробовала подыскать слова получше и не смогла, – избавил меня от нее? Полностью?

– Я сделал то, о чем меня просили, – ответил Дэвид.

Можно было задать сотню скептических вопросов, но ни один из них не имел значения, потому что я знала: Дэвид говорил правду. Я не горевала по папе, потому что печаль внутри появиться не могла, а мою скорбь по маме сначала сдавили, а потом и вовсе стерли. Все, что мне осталось, – это обрывочные воспоминания, которые, казалось, принадлежали кому-то другому. Слова Дэвида было правдой. Только они объясняли, что со мной не так.

– К-как? – выдавила я наконец. – То есть как можно забрать чью-то печаль?

– Ты спала, – заговорил Дэвид, – когда я пришел. Горе приковывало тебя к себе, как якорь, а я унес его.

– Интересный способ сказать, что ты испортил мне жизнь, – буркнула я.

Дэвид пожал плечами, не став ничего объяснять. Может, нужных слов и не было. Мне казалось, что я вдруг стала совсем маленькой, как крошечная шахматная фигурка, которую подняли в воздух и переместили по доске большие бесстрастные руки. У меня не было собственных чувств: их перекроили, исказили, пока я спала. И все эти годы папа знал об этом, но ничего не говорил. Во мне закипала злость, я ощущала растерянность и беспомощность. В этот момент мне в голову пришла мысль.

– То есть, – начала я тихо и смиренно, – мне было грустно?

– Ты испытывала столько грусти, сколько могла, – ответил Дэвид, – плача дни и ночи напролет, доводила себя слезами до тошноты. О да, тебе было грустно, Маржан. Ты очень сильно ее любила и скучала по матери всем своим сердцем.

– И что же случилось со всеми этими чувствами? Они просто… исчезли?

– Ты была ребенком, потерявшим мать, – произнес Дэвид. – Твоя печаль оказалась размером с целую гору. Мне потребовалась бы целая жизнь, чтобы разрушить твою грусть и развеять ее по ветру, даже если бы я захотел это сделать. Нет, она не исчезла и находится все еще где-то рядом.

Постоянно с тех пор, как умерла мама, я чувствовала внутри пустоту и каждую ночь прислушивалась к голосу в голове, который говорил мне, что чего-то не хватает. Когда я наконец не выдержала и сбежала из дома, то поступила так, потому что искала важную частичку своего сердца, которую у меня забрали. И я бы в жизни не догадалась, что лишилась ее из-за джинна, который просто выполнял желание моего собственного отца.

Я не знала, кричать мне или смеяться.

– А третье желание? Чью жизнь он разрушил им?

– Твой отец им так и не воспользовался, – сказал джинн. – Он оставил его про запас, и из-за этого я не мог вернуться в небесные чертоги, где когда-то жил. Я был в долгу перед человеком, и поэтому мне нужно было оставаться ему подобным до тех пор, пока его не выплачу.

– Не понимаю, – проговорила я. – Ты убил моего отца. Зачем? Тебе ведь было нужно, чтобы он загадал еще одно желание.

– Я не убивал его, – сказал он. – Это сделал Дэвид Джинн.

– Разве это не одно и то же?

– Отнюдь, – ответил Дэвид. – Я дух ветра и огня, который ходит по облакам и танцует сквозь сны. Дэвид Джинн работает – вернее, работал – бухгалтером. Он любил свою семью больше всего на свете и хотел сделать все, чтобы они оставались в безопасности.

– Но Дэвид был тобой, – возразила я. – А ты – им.

– Он оказался человеком во всех отношениях, – сказал джинн. – И не знал, кем являлся на самом деле.

– Так почему же он убил моего отца? – спросила я. – Они же дружили.

– Однажды твой отец позвал Дэвида к себе домой. Он переживал из-за тебя и опасался, что совершил ошибку. Твой отец думал, что может потерять тебя, если еще не потерял. Дэвид выслушал его, как поступил бы любой хороший друг. Он постарался дать твоему отцу советы, но их было недостаточно. И тогда твой отец начал говорить странные вещи.

– Странные?

– Он извинялся, – сказал джинн, – сначала потому, что вывалил на Дэвида свои проблемы, а потом стал просить прощения за то, что, по его словам, произойдет очень скоро. Твой отец поблагодарил Дэвида, сказал, что тот был хорошим другом. Пообещал,