Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

принципе невозможно, а мне нужен виновный.

– Так все и было.

– Знаешь что? Мне плевать на то, что произошло на самом деле. – Лицо у него сморщилось, и начался кашель. Когда отпустило, он сказал: – Давай договоримся, если сознаешься в убийстве тех двух сук, я в долгу не останусь.

Я не удивился, за расследование этого дела ему как минимум объявили бы благодарность, это имело значение для его карьеры.

– А что изменится для тебя? – он опять кашлянул. – Дважды ведь не расстреляют?

– А что взамен? – спросил я.

– Пойдешь в женскую камеру, сигарет и выпивки будет вдоволь. Так что весело проведешь время, пока тебя не переведут в центр.

– Не знаю, надо подумать, не могу я так быстро согласиться.

Не знаю, о чем он подумал, но засмеялся. Злость стала душить меня, я не сдержался и выматерил его:

– Чего смеешься, сукин сын, я чист, чист! Слышишь! Никогда никого не убивал!

Он откинулся назад, прислонился затылком к стене и сказал:

– Я тебе дело предлагаю, а угробил ты кого или нет, это меня не касается и не интересует. Предположим, я поверил тебе, и что это меняет? Ну, с сожалением покачаю головой, нужно тебе это? Что я еще могу сделать? Я следователь сраной прокуратуры в сраном городе, и как меня устраивает, так я и поступаю, а что прикажешь делать?

Напрасно я взбеленился.

– Подумай о том, что я сказал.

Я кивнул и протянул руку к телефону:

– Может, разрешишь позвонить?

– Куда?

– В Грузию.

Он поднял трубку и позвонил оператору на почту, я продиктовал номер, когда сказал: «Звоню в детский сад», он вроде как удивился, но промолчал, протянул мне трубку. Спустя некоторое время я услышал женский голос:

– Алло, слушаю.

– Здравствуйте, с кем я говорю?

– Я здесь работаю воспитательницей.

– У вас уборщицей работала Манушак, красивая девушка, не помните?

– Нет, не знаю такую, а в чем дело?

– Может, позовете кого-нибудь из старых работников.

– Подождите минутку.

Я поднял голову и взглянул на следователя, тот, прикрыв глаза, спокойно протирал очки носовым платком. Я опять приложил трубку к уху.

– Алло, слушаю, – услышал я другой женский голос.

Я спросил, с кем говорю.

– Я Элико, медсестра, – ответила она.

Я обрадовался:

– Тетя Элико, как поживаете?

– Хорошо. Кто это?

– Я – Джудэ Андроникашвили, сын сапожника Гогии.

– Да что ты?!

– Да, это я.

– Ой, когда же это было – про тебя сказали, белые медведи его съели.

– Я жив, – ответил я.

– Увижу твоего отца, скажу ему.

– Как он?

– Как всегда, сидит обувь чинит.

– Знаете что-нибудь о Манушак? Может, вспомните и расскажете мне?

– Она несколько раз заходила сюда, спрашивала, не звонили ли ей по телефону, я все удивлялась, а оказывается, вот в чем дело.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Наверное, год назад.

– Расскажите, как она выглядела?

– Хорошо, на ней было пестрое платье, как у азербайджанцев, загорелая, с ней была ее маленькая дочь. Не знаю, известно ли тебе, но ребенок незаконнорожденный.

– Да, знаю, – ответил я.

– Чудесная девочка.

– Что еще вы о ней знаете?

– Сказала, что она третья, не то четвертая жена какого-то старого азербайджанца, живет в деревне неподалеку от Тбилиси, название деревни позабыла.

– Большое спасибо, – сказал я.

– Откуда ты звонишь?

– Я очень далеко.

– Если Манушак появится, передам ей, что ты звонил.

Когда меня отвели в камеру, я поднялся на нары и спросил себя: «Какое мне дело до теперешней Манушак, той, какая она сейчас, в эту минуту? Я на самом деле даже не знаком с этой Манушак, в глаза ее не видел, а той, прежней, уже не существует. Кого же я люблю? О ком так горюю?»

Не знаю, откуда взялись эти вопросы, но настроение у меня испортилось окончательно. Тоска по Манушак, мысли о ней были самой дорогой частью моих переживаний, я не хотел и не мог с этим расстаться. Не спалось, я крутился на нарах и под конец вспомнил тот вечер, когда мы впервые поцеловались. Мы были в шестом классе, шел снег, мы возвращались из кино, на Манушак было пестрое пальто, она повисла на моей руке, было холодно. Мы остановились около сада, она огляделась: ни души. Набралась храбрости и поцеловала меня в губы. Сначала я растерялся, но чувство неловкости скоро исчезло, я обнял ее и повел в сад, мы укрылись за деревьями и долго целовались. Вкус тех поцелуев, тепло дыхания Манушак я отчетливо помнил, никогда не забывал, они были со мной всю жизнь. Я присел на нарах и усмехнулся: «Да что со мной такое?» К чему было так долго гадать: как бы ни изменилась Манушак, это все та же Манушак, которую я любил и которая была мне дороже всего на этом свете. Наверное, годы ее потрепали, она сломлена жизнью, глаза глядят с грустью, но все равно это она, все та же моя Манушак, которая не могла меня позабыть, горевала и где-то в глубине души не теряла надежду, что однажды я появлюсь, и ждала меня.

На третий день я опять был у следователя.

– Ну, что решил? – спросил он.

– С меня хватит, чего не делал, того на себя не возьму, – ответил я.

– Как знаешь, – он принял это спокойно, я не заметил, чтоб он расстроился. Положил передо мной скрепленные листы: – Вот, прочти.

– Что это? – спросил я.

– Заключение следствия, – ответил он, протягивая мне сигарету.

Он обвинял меня в убийстве Авторитета и Узбека. Как будто сначала я изрубил топором спящего Узбека, воспользовавшись тем, что в тот момент рядом не было Авторитета. Когда же тот появился, прикончил и его. Я понял, что был для них живым пайком, и убил их, чтобы спасти свою жизнь.

– Я никого не убивал, – замотал я головой.

– Ладно, на последней странице в конце есть место, напиши, что ты ознакомился с заключением следствия и не согласен с ним.

Он выглядел равнодушным и спокойным, это вызвало у меня подозрения.

– Я не собираюсь ничего писать, – ответил я.

– Что ты, парень, ведь это правда, ты же ознакомился.

– Ну и что? – сказал я.

Он разнервничался, снял трубку телефона и опять положил:

– Прошу тебя.

Я вспомнил, что он разрешил мне позвонить в Грузию, и мне стало неудобно. «С результатами следствия не согласен», – написал я и расписался.

Этот сукин сын взял лист, прочитал написанное мной и посыпал слово «не» желтым порошком из маленькой кожаной коробочки.

– Ты что творишь?!

– Увидишь, – ответил он, не поднимая головы. Через некоторое время порошок стал синим. Следователь несколько раз с силой