Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

провел концом ручки по этому месту, взял лист и аккуратно стряхнул порошок в пепельницу. Слово «не» исчезло с листа вместе с порошком. Вышло, что я соглашался с результатами следствия.

– Я скажу об этом на суде.

Он усмехнулся:

– У тебя такая биография, что никто не станет морочить себе голову и выяснять, было ли тут что-то написано на самом деле.

– Может, достанешь мне пачку сигарет?

– Насколько мне помнится, мы не сговорились, – ответил он.

– Но ведь моя подпись пригодится тебе.

– Да, но ты-то тут при чем?

– Мать твою… – выматерился я.

Он посмотрел на меня в упор, потом неожиданно засмеялся, подобрел:

– Ладно, скажу, тебе в камеру занесут.

39

Поздно ночью открылась дверь, и надзиратель впустил в камеру старуху ростом с семилетнего ребенка. Ей было по меньшей мере семьдесят лет: «Меня прислали обслужить тебя сексуально». Это было что угодно, только не женщина – у нее было всего три зуба: два внизу и один наверху. Я понял, это как бы цена моего признания, следователь насмехался надо мной.

– Не приближайся ко мне! – зарычал я.

Она испугалась, отпрянула назад, присела у стены и совсем съежилась. Обхватила руками колени и уставилась на меня в упор. Страшная была уродина.

– Тебя что, и вправду для этого дела здесь держат? – спросил я.

– Да нет, я и сама удивилась, когда надзиратель предложил мне это.

– А чего же ты согласилась?

– Последний раз меня трахнули лет двадцать назад, а тут появился шанс, что ж отказываться.

– А сигарет с тобой не послали? – спросил я.

– Нет.

Я не поверил:

– Учти, обыщу!

– Обыщи.

– За что тебя арестовали?

– Я гадалка, говорят, народ обманываю.

Я усмехнулся.

– Вот так, в этой стране все запрещается.

– Ладно, постучи в дверь, тебя уведут.

– Мне велели до утра здесь быть, – сказала она.

«Да черт с ней», – подумал я и повернулся к стене, собираясь уснуть.

– Если хочешь, погадаю тебе, – услышал я.

– Не нужно, я знаю, что меня ждет.

– Этого никто не знает.

Я повернулся к ней:

– А взамен что просишь?

– Ничего, другого дела у меня, как видно, не будет, так хоть развлекусь.

– Ну ладно, давай.

Она подошла, семеня ногами, и присела у кровати. Достала из-за пазухи треснувшее стекло от очков и воззрилась на мою правую ладонь.

– У тебя все шансы дожить до ста лет, – сказала старуха.

– Да-а, не зря тебя арестовали.

У нее было морщинистое лицо, зеленые глаза и тонкие серые губы.

– Знаю, что говорю, – ответила она.

– Я жду расстрела.

– Это не имеет значения, – сказала она.

Я усмехнулся. – У тебя два шанса выжить.

– Могу дать тебе очень важный совет.

Я опять усмехнулся.

– Раз – ты встретил меня, два – есть надежда на случай, но случай – дело рисковое, так что лучше запомни мой совет. – Она уставилась мне в глаза.

Я оживился, хотя как можно было поверить во все это?

– Говори.

– Для этого мне нужно сначала поцеловать тебя в сердце.

– А ну дуй отсюда, – я не пытался скрыть омерзение.

– Мне ведь нужно очень постараться, чтоб увидеть будущее; в такие моменты я трачу много энергии, чтоб пополнить эту энергию, мне и нужно тепло твоего сердца, иначе я ослабею и не смогу довести дело до конца.

Уж и не знаю почему, но я ей поверил.

– Хорошо, только один раз, – предупредил я.

– Не отталкивай меня, – тоже предупредила она меня.

Она наклонилась и так сильно поцеловала меня в грудь, что я почувствовал, как на ее тонких губах заиграло биение моего сердца. От нее воняло.

– Хватит, – сказал я.

Она подняла голову, откинулась назад и опять присела на корточки. Закрыла глаза и застыла.

Я ощутил холодную неприятную пустоту в груди. В этот момент ее серые губы начали краснеть. Нет, это мне не показалось, под конец они набухли и зарумянились, как ягоды. Я не ожидал ничего подобного. «Что за черт?» – оторопел я.

Через некоторое время она подняла вверх левую руку, слегка приоткрыла правый глаз и заговорила басом:

– Тебя повезут к большому городу в фургоне, там, кроме тебя, будет еще тринадцать заключенных. Запомни, ты должен занять место справа, ближе всего к двери. Когда дверь запрут, она должна касаться твоего плеча. Это обязательно: там горит свеча жизни, там да еще впереди, около водителя, но туда тебя никто не посадит. Так что все будет зависеть от тебя. С остальными будет покончено, никто не выживет. – Она умолкла на некоторое время, а потом дважды шепотом повторила: – Никто, никто. – Она опустила руку, выражение ее лица изменилось.

– Дальше?

– Вот и все, – к ней вернулся прежний писклявый голос.

То, что я услышал, не очень-то обнадежило меня, если б не ее вспухшие губы, я бы посчитал все это ерундой.

– Когда это случится? – спросил я.

– Скоро.

– А что будет потом?

– Разбогатеешь и проживешь сто лет.

Кто бы отказался от такого?

– Было бы неплохо, но что-то сомневаюсь я.

– Золото тебя любит, – сказала она.

– Золото – металл.

– Ну и что, любить могут и камни, и деревья, и вода.

Мне-то было приятно ее слушать, но с ней все ли в порядке? Не тронулась ли она, бедняжка? – подумал я.

Она залезла на постель и свернулась калачиком у моих ног.

– А ну, вон отсюда!

– Там на полу холодно, я не помешаю тебе.

Я почувствовал головокружение, и у меня зарябило в глазах. «Ну и черт с ней», – подумал я, отвернулся к стене и уснул.

Когда я проснулся утром, был уже один. Так крепко спал, что и не услышал, когда ее увели. Припомнилось, что было ночью. То, что она наговорила, походило на сказку и теперь казалось еще более нереальным, но устраивало меня и не хотелось расставаться с этим до конца. А покрасневшие вспухшие губы? В этом что-то было, она не была просто старухой. «Посмотрим, что будет», – вздохнул я.

На третий день заявился государственный адвокат. Это был худой мужчина лет сорока.

– Скоро тебя осудят по старому и новому делам.

– Знаю.

– По обеим статьям предусмотрен расстрел.

– И это знаю, – кивнул я.

– Взбодрись, не бойся, я до конца буду защищать твои интересы.

Я рассмеялся.

Ему это не понравилось, он поморщился.

– А ну катись отсюда, – я не собирался обманывать себя, цепляясь за напрасные надежды.

Он уставился на меня:

– Для тебя есть приятная новость.

– Слушаю.

– Через пятьдесят лет смертной казни не будет, упразднят.

Я усмехнулся:

– Мать твою…

– Что поделаешь, таков порядок, поэтому я здесь.

В эту ночь мне приснился хорошо одетый