Лес видений - Павлина Морозова

– В моей части терема всегда все покои были окрашены в белый цвет, снаружи терем тоже часто подновляли, чтобы он был воздушным, как облако, и вселял в людей радостные чувства, как светлое облако в ясный день. В тот день, как сейчас помню, я решила пойти в другую часть царского терема, туда, где жил мой братец, не напрямую через мост, а в окружную, по холмам да по лесам. Путь мой был долог, но делать всё равно было особо нечего, поскольку брат не очень-то радовался, когда я лезла в его царские дела. В общем, гуляла я, гуляла, собирала в лукошко цветы, чтобы украсить ими братские покои, то спускалась вниз, то шла по прямой, то снова наверх… Решила я остановиться в моём любимом месте, посидеть-передохнуть и напитаться последними тёплыми лучами уходящего бабьего лета.

Моим любимым местом был дуб, что рос ровно посередине между двумя холмами. Рядом были ещё деревья, но этого красавца нельзя было не заметить. Он был статный, высокий, а на сильных и ровнёхоньких ветвях можно было сидеть без боязни свалиться. Пожалуй, будь этот дуб человеком, я бы вышла за него замуж.

Вообще-то я тогда совсем не хотела думать о свадьбе, но брату уже пришла в голову идея, что мы оба должны пойти на выгодный брак, чтобы положить конец давней неприязни, заложенной ещё нашими предками.

В тот солнечный день мне казалось, что до вынужденной свадьбы еще очень много времени, и потому я просто наслаждалась жизнью, качаясь на крепких дубовых ветвях. А теперь слушай внимательно, раскрою я тебе свой секрет!

Так раскачалась я на том несчастном древе, что с него на землю упало гнездо, а из гнезда вывалился лапками кверху щуплый, без слёз не взглянешь, ещё не оперившийся птенец.

Мохнатый чернушка, он был похож на клубок пыли, какой достаёшь из самого тёмного угла комнаты во время уборки.

Но я его недооценила, поскольку стоило мне спрыгнуть с дерева, как чернушка вскочил на лапки, которые, к слову, размером едва не превосходили его голову, и стал беспорядочно бегать по высокой траве, то подскакивая ввысь, то пригибаясь и с разбегу влетая в заросли, как в нору. А кончилось это знамо чем: запутался воронёнок, жалобно затрещал, и пришлось мне его вызволять из густых кущей.

Птички пугливые, не так-то просто добиться их доверия, а уж если ты их жилище сломал, то считай всё пропало. Вот и родители моего воронёнка с громким возмущённым карканьем покружили вокруг меня, баюкавшей его на своих руках, да и улетели, чтоб никогда больше не вернуться.

Так и стала я ему и мамой, и сестрой. Стал воронёнок жить в моей опочивальне, ходил везде, где хотел, ел только с моих рук, постепенно научился летать, каркать. Выучил он и несколько слов по-человечьи. Только каркал он всегда не по-вороньи – вроде и похоже, но по-другому. Другие вороны, когда слышали его, то отчего-то разлетались в разные стороны. Поняла я, что не успел он выучить вороньего языка, а лишь пытался подражать ему, и тогда решила, что заради заглаживания вины выучу его человеческому языку, ведь так получилось, что из-за моей оплошности он навсегда лишился доступа в общество своих сородичей.

Марья трагически вздохнула, её грудь, сокрытая полупрозрачной рубахой и туго сдавленная расшитым каменьями сарафаном, вздымилась и опала.

– Воронёнок был умной птицей. Он схватывал новые слова на лету, да так умело собирал их в предложения, что совсем скоро между нами начали складываться настоящие беседы. Узнала я, что в крошечной черепушке недюжинный ум томится от безделья. И тогда я стала отсылать воронёнка в город, что раскинулся внизу, чтобы он досужие разговоры слушал и мне передавал. Но и города нам скоро стало мало, и тогда я направляла его дальше, дальше… Он был моими глазами в государстве и даже за его пределами. Он мог видеть то, чего не могла видеть я, слышать то, чего мне никогда не сказали бы при встрече.

Стала я тогда брату советы аккуратные давать и от ненужных людей отваживать, от тех, кто был злой на язык, от тех, кто плохо обращался с нижестоящими, а тех, кто втайне строил козни, самолично приказывала наказывать.

Меня, признаться, всегда влекла к себе власть, и я всегда жалела, что родилась не первая, а всего лишь вторая, но благодаря воронёнку я почувствовала, что возникшее между мной и братом отчуждение, которое произошло после его воздвижения на трон, стало спадать.

Мне стало чудиться, что он прислушивается к моим речам, тем сильнее было моё страдание, когда он меня огорошил новостью, что я обязана буду выйти замуж, да не за абы кого (абы кого, ежели он местный, я бы ещё потерпела – боярчика какого или дальнего родственника), а за Хоривского царька! Нет, против того человека я не имела ровным счётом никаких предубеждений, но невыносима была для меня мысль оставить свою родину.

Ну как, теперь ты понимаешь, Немила, отчего я умерла? – От ровно двух вещей: предательства возлюбленного брата и страха уехать на чужбину.

Сейчас-то мне и вспоминать смешно, чего там, какой-то месяцок в пути, может, два, до дома, а тогда это настоящей трагедией стало, да такой, что однажды уснула я, а проснулась прямо здесь, практически ровно на этом месте, и встретила меня сама Матерь, с которой у нас произошёл разговор длинный за этим самым столом. Тебе, наверное, ужасно интересно, какая она? Так закрой глаза и представь себе: она практически точь-в-точь как я, такая же прекрасная с виду, изящная фигурой и лицом, только глаза у ней другие и волосы. Глаз один чёрный, похож на ночное небо, а другой сияет бедно-жёлтым светом, что твоя луна, свет которой изредка досюдова долетает. Волосы у Матушки тоже необычные: одна половина чёрных как смоль, другая серебряная. Одета же она была в точности как я сейчас.

Я перед Матушкой робела гораздо хуже, чем ты, дитя, робеешь передо мной. Но надо отдать тебе должное: ты прошла через столько испытаний, чтобы дойти сюда, тогда как я не приложила к этому ни малейших усилий.

Немила слушала, затаив дыхание. Вот это история так история! Всем историям история! И словесный портрет Матушки у неё теперь имеется, и, пусть маленькое, но приятное признание превосходства. Хотя она перед живым, во плоти и крови, ликом Матери, вероятнее всего просто упала была в обморок.

Но с чего вдруг Матерь снизошла до царевны Лыбедской?

– Я так сильно не хотела этого замужества, что от всей души пожелала себе смерти. И она услышала мою мольбу, – пояснила Марья. – И исполнила её.

– Но как же!.. – воскликнула Немила, имея в виду: разве можно умереть, всего лишь пожелав этого?

– Вы, простые смертные, ежели внезапно, в припадке чувств пожелаете себе умереть, то вам оно как с гуся вода, если до дела не дойдёте. Но я, я же принадлежу к царской семье, и мои помыслы должны быть столь же чисты, как и деяния. К тому же не было моё желание «случайной шальной мыслью», я думала о собственной смерти много-много дней подряд, а значит, сама притянула её к себе.

Немила протянула:

– О-ох, какой любопытный сказ…

Но Марья перебила:

– Это ещё не всё, что я хотела сказать. Вставай, мы идём обратно к окну. Я хочу тебе кое-что показать.