Синее пламя - Алексей Пехов

А вот сейчас она боялась. До той самой уже забытой тошноты и обморока. Боялась так, что ей казалось, весь трактир слышит, как стучат ее зубы.

Шрев предупреждал ее, что после провала в Мерени больше не потерпит никаких выкрутасов, а он, как правило, слов на ветер не бросал.

Мардж приходила в ужас от того, что сойка может быть недоволен. Его недовольство она видела несколько раз, в Пубире. Крайне неприятное зрелище для тех, кто провинился. И всегда последнее в их жизни.

– Погуляй, – сказал Сегу Бух-Буху.

Тот недовольно засопел, и Мардж, возможно спасая ему жизнь, выдавила:

– Делай, как говорят.

Он ругнулся, но перечить не стал. Она следила за тем, как муж поднимается по лестнице в комнату, и гадала, обернется тот напоследок или нет.

Обернулся. И у нее появилась хоть какая-то надежда за этот чудовищный, неправильный день. Впрочем, она тут же исчезла, стоило появиться Шреву. Тот мило улыбнулся владельцу постоялого двора, сказал ему что-то и забрал лукошко, полное куриных яиц.

Шрев сел напротив Мардж, поставив лукошко рядом.

– Господин, я… – начала было она, но он остановил ее движением руки, не желая слушать оправданий.

Она заткнулась, ощущая все тот же липкий, тошнотворный страх. Шрев вскрыл первое куриное яйцо, выпил залпом, прищурился довольно, точно кот. Когда он пальцами раздавил пустую скорлупу, Мардж, не таясь, вздрогнула от этого хруста, словно это ее череп лопнул.

За первым яйцом последовало второе, затем третье. Каждый раз скорлупа сминалась, и каждый раз женщина вздрагивала. Комок ужаса подкатывал к горлу, и она чувствовала, что вот-вот ее вырвет прямо на стол. Потому что лучница слишком хорошо знала человека, который сидел перед ней. Знала, что стоило ему протянуть к ней руку, сдавить голову, и ее глаза вытекут по ее же щекам.

Когда двенадцатое, и последнее, яйцо было уничтожено, она уже не могла сдержать слезы. Плакала беззвучно, не привлекая к себе внимания посторонних. Мардж ненавидела себя за эти слезы, но ничего не могла с собой поделать. Чувствовала себя старой сукой, которую из-за неуместного лая, разбудившего хозяина, собираются отправить к душегубам.

И никто-никто ей не поможет. Никто не спасет. Маленькая, дурацкая ошибка. Всего лишь из-за одного придурка, которого она пыталась убить. Что с того? Одна смерть. Пустое событие, не стоящее внимания. Как будто речь шла о герцоге, а не о каком-то канатном плясуне.

– У нас был разговор. И по тому, как от тебя смердит виной, я склонен считать, что ты помнишь его.

– Простите, господин Шрев. – Мардж не узнала своего голоса, таким он был надтреснутым. – Я виновата.

– Виновата? – Сойка произнес это мягко, даже нежно. – Что-то новое. Обычно говорят обратное.

Она осмелилась поднять на него глаза:

– Вы не тот человек, которому бы я стала лгать, господин.

Сегу переглянулся со Шревом:

– Я говорил, что она небезнадежна.

– Но ее лесть довольно груба.

– Это не лесть, господин, – произнесла лучница. – Я сказала правду.

– Мне хватило, что на Тропе Любви ты потеряла нашего следопыта и знатока старого наречия, и пришлось заворачивать в Мерени, чтобы найти нового. Ты и твой муженек повели себя в городе совершенно неподобающим образом и мало того, что вляпались в неприятности, так еще и потребовали внимания Сегу, чтобы он вас вытаскивал. А теперь здесь, на юге Накуна, где вешают и за меньшее, ты решила досадить мне и привлечь внимание властей, задержав нас неизвестно насколько.

Сегу вздохнул:

– Не подумай, что я ее защищаю, но справедливости ради стоит отметить, что ничего не случилось. Бух-Бух остановил ее.

– Так возблагодарим же дурака за умный поступок. – Шрев равнодушно посмотрел на четверых горожан, входивших в питейный зал. – В этот раз тебе не о чем беспокоиться, Мардж. Но еще один прокол, и мы расстанемся.

Она с шумом втянула в себя воздух, чувствуя, как дрожит ее горло, и стараясь не разрыдаться от облегчения.

– Я не подведу, господин Шрев.

– Не в твоих интересах подводить меня. А теперь расскажи мне об акробате.

Мардж удивилась, что его это вообще хоть как-то интересует.

– Он очень быстрый, господин. Первый, кто смог опередить мою стрелу. Проклятый циркач так же быстр, как вы и Сегу.

– Он не мы. Просто у тебя выдался неудачный день. С ним в горах была женщина?

– Да.

Шрев подался вперед:

– Опиши ее.

– Невысокая, черноволосая, смазливая. Звали Шерон.

– Ложный след, – с разочарованием вздохнул Сегу.

– К сожалению. – Шрев встал из-за стола. – Все равно пойду прогуляюсь.

– Представление уже закончилось. – Сегу сразу понял, куда направляется учитель.

– Но акробат никуда не делся. Останься. Найди Лоскута, скажи, что завтра выезжаем до рассвета.

Площадь все еще пахла нагретым солнцем, лошадиным навозом и людским потом. Был вечер, представление закончилось, и зевак осталось совсем немного. Большинство из зрителей уже разошлось по домам или окрестным кабакам, а самые любопытные глазели на то, как двое мужиков, опасно балансируя на крышах, снимают канат, натянутый над площадью.

К циркам Шрев относился равнодушно. Предпочитал менестрелей и художников, оставляя более примитивные развлечения для людей, не способных ценить высокое искусство. Но, разумеется, не имел ничего против этих перекати-поле. От всех может быть польза. Лишь бы под ногами не путались.

Циркачи тоже разбрелись, и фургоны казались пустыми. Идя через площадь, Шрев увидел лишь трех человек, что крутились возле них, да несколько стражников, которых город поставил охранять имущество труппы.

Благодаря респектабельному виду его даже не подумали остановить. Богатые господа не зеваки, им было доступно многое из того, чего лишены простые горожане. Один из стражников даже кивнул ему и, прислонив алебарду к стене аккуратного, украшенного цветами домика с расписными стенами, начал отстегивать опостылевший за день латный воротник.

Карлик в оранжевой курточке и красных шароварах, пыхтя от натуги, тащил к корыту до краев наполненное ведро. Вода то и дело выплескивалась из него и попадала на голые щиколотки в расшнурованных ботинках с ободранными блестками.

– Любезный! – окликнул его Шрев. – Я ищу канатоходца.

Недомерок посмотрел на чужака с любопытством, поставил ведро, вытер рукавом пот с высокого, гротескного лба:

– Могу я полюбопытствовать, зачем он вам, добрый господин?

– Можешь, – любезно разрешил Шрев, но причину назвать не успел. Из-за зеленого фургона выступил молодой, крепкий мужчина, сказав: