Письма к утраченной - Иона Грей

– Пирог не слишком аппетитный, но ничего другого в буфете не было, а ты, наверное, есть хочешь.

– Спасибо, – выдохнула Джесс, причем напряжение у нее в груди не имело ничего общего с пневмонией.

1943 год

– Ты что, есть не будешь? – Нэнси покосилась на кусок черствого миндально-изюмного пирога, который Стелла рассеянно крошила ложечкой. – Чем портить продукт, давай лучше я его съем. Я голодная как волк.

Стелла подвинула подруге свою тарелку. Она заказала пирог лишь потому, что почувствовала неодобрение официантки: мол, пустой чай дома нужно пить и нечего занимать столик в субботу, когда клиентов целая толпа. Нэнси опаздывала, Стелла тянула время. Аппетита у нее в последние недели не было, причиной она считала тревогу за Дэна.

Он уже выписался из госпиталя и вновь совершал вылеты. Каждое утро Стелла просыпалась с тошнотой и кислым вкусом во рту. Она считала, ей дурно от мысли, что Дэн в небе, над территорией Германии, и все вражеские зенитки нацелены на него одного.

Нэнси мигом проглотила пирог и достала из сумочки пачку сигарет, с виду очень дорогих. Прикурила, вальяжно развалилась на стуле.

– Все пятки себе стерла, – сообщила Нэнси, закидывая ногу на ногу, хвалясь туфлями из кремовой кожи на высоченных каблуках.

Работу в парикмахерской она давно бросила, жила на содержании у своего Лена, а дни проводила в магазинах готового платья и косметики. Впрочем, похоже, этот вид развлечения Нэнси не удовлетворял.

– Целый день бегаю как гончая! Сначала «Дебенхэм», потом «Фрибоди»… Ищу приличное платье. Знала бы я, что у них там одни только жалкие тряпки, я бы и ноги бить не стала. Мне нужно что-то особенное. Вот чтоб я вошла – и все сразу ахнули.

– Так у тебя есть купоны?

– Целая пачка! – Нэнси небрежно помахала сигаретой. – Лен к ним доступ имеет, вот и меня снабжает. Проблема в том, что на эти купоны нечего купить. А мне еще и чулки нужны. – Нэнси вздохнула и воззрилась на собственную вытянутую ногу, затем провела по чулку ладонью с пунцовым маникюром. – Чулок, Стелла, в Лондоне просто нет. Ни за деньги, ни за купоны, ни за девичью честь.

Вдруг ей пришла новая идея:

– Кстати, подруга! У тебя, случаем, не осталось пары чулочков? От янки твоего?

– Только те, что он подарил мне в Кембридже. Правда, я их уже надевала. Но они целые. Если хочешь, могу дать поносить.

Нэнси скисла. Живя с Леном, она избаловалась, стала брезговать ношеными вещами.

– Спасибо, не надо. Ты очень добрая, Стелла.

Чтобы скрыть досаду, Нэнси пыхнула сигаретой.

– А почему ты права не качнешь? Он думает, тебе пары чулок достаточно? В смысле, у них, у янки, ко всяким товарам доступ есть. Значит, твой – просто жмот. – Она хитро посмотрела на Стеллу. – А может, у него и другие клиентки имеются? Там, в деревне? А что? Девчонки небось бегают на базу, на танцульки?

Нэнси и раньше становилась грубой и резкой, если что-то было не по ней. Однако связь с Леном либо уничтожила все доброе, что заложила в ее душу природа, либо загнала его очень глубоко, спрятала под шелковыми блузками с черного рынка и под великолепным пальто, бог весть где добытым.

Стелла вспыхнула. Негодование разлилось по венам, стало жарко. Очень осторожно поставила она чашку на блюдце.

– Никто – слышишь, Нэнси, – никто не давал мне столько, сколько дал Дэн. Я и не мечтала о таких сокровищах.

– Охолонись. Война идет, а в войну клятвы в вечной любви не согреют. Я так считаю: не надо клятвы давать – давай лучше новые чулки да приличную помаду.

– Дэн не ограничивается клятвами.

– Неужели? Может, он тебе колечко подарил? Что-то я его не вижу.

Через секунду Нэнси сменила язвительность на унизительную жалость.

– Стелла, Стелла! У тебя крылышки, случайно, не пробиваются? Не хочу показаться жестокой, но не хочу и потом, когда янки твой в Штаты слиняет, слезы тебе вытирать. А ведь он слиняет, вот попомни мое слово. Завершит миссию, дождется ясной погоды – и прости-прощай. Нет, я не говорю, что ваши отношения ничего не значат, что от них нет пользы. Польза, конечно, есть. Но временная. У вас военный роман. Дело хорошее и нужное, да только чего-чего, а любви во время войны на всех хватает – в отличие от чулок.

Свою выстраданную речь Нэнси завершила глубокой затяжкой и мрачным взглядом в окно. Был солнечный сентябрьский день, впрочем, достаточно прохладный. Многие лондонцы уже извлекли пальто из платяных шкафов, смирились с тем, что лето кончилось.

– Он купил мне дом, – выдохнула Стелла.

Казалось, от ее слов само время на миг замедлило ход. Нэнси оцепенела, стала бледной как полотно.

– Дом? – Она потушила сигарету в дешевой жестяной пепельнице, сделала попытку усмехнуться. – Ну и где же этот дом?

– В Чёрч-Энде. Маленький, не новый, милый домик, последний в ряду. Я его люблю.

Эту фразу Стелла произнесла с вызовом. Нэнси словно не заметила.

– Ничего себе! То есть ты бросаешь преподобного?

Кивнув, Стелла сделала последний глоток. Чай успел остыть.

– Да. Мне не следовало выходить за него. Я тогда ничегошеньки не смыслила. Ни в жизни, ни в чем.

– И когда ты ему сообщишь?

– Пока не знаю. – На Стеллу навалилась ужасная усталость, уже привычная за последнее время. – Не так-то просто выбрать подходящий момент, когда Чарлз в Италии, за сотни миль. Сама понимаешь, в письмах о таком не пишут. Только представь: «Дорогой Чарлз, у нас нынче хорошо уродилась фасоль, преподобный Стоукс опять чуть не заснул во время проповеди, и, кстати, я от тебя ухожу». Наверное, придется ждать конца войны. Я слежу за новостями – прогресс налицо, значит, скоро все будет позади. Думаю, Чарлз вздохнет с облегчением. Конечно, для него внешние приличия очень важны, да только ему не хуже моего известно: зря мы поженились.

Нэнси вскинула тщательно прорисованные бровки. Стелла не могла понять, чему адресован ее скептицизм – перспективам скорого окончания войны или полюбовному расставанию Стеллы с Чарлзом.

– А как же святость брачных уз? Что Господь сочетал, того человек да не разлучает, и все в таком духе?

– Да, Чарлзу будет нелегко принять развод, надеюсь только, что он и сам захочет быть счастливым, особенно после всех военных лишений. Ведь Бог создал людей для счастья, разве нет?

Всю свою досаду Нэнси вложила в тушение окурка.

– По-моему, насчет Бога ты упрощаешь. Да и Чарлз так просто тебя не отпустит, ведь будет задето его мужское самолюбие.

Дни сделались гораздо короче. В огороде созрело все разом. Теперь, правда, легче было прокормить преподобного Стоукса, зато после стряпни Стеллу ждало бесконечное множество нудных заданий. Нужно было постоянно что-то копать или рвать, чистить, лущить, резать кружочками или соломкой, закатывать в простерилизованные банки или уваривать до состояния желе. Отлично уродились яблоки, и Стелла в ожидании убиения Зефирки заготавливала яблочный соус.