Большая зачистка - Фридрих Незнанский

— А почему именно большая?

— Там много народу брать придется.

— И что ты им будешь инкриминировать? Что использовать в качестве доказательств? Магнитофонные записи? Ты разве забыл, что доказательства, полученные с нарушением закона, юридической силы не имеют?

— Это элементарно, Костя. У нас, несомненно, будут показания свидетелей. А пленка — это скорее моральный эффект.

— И каких ж свидетелей ты собираешься допросить?

— Большинство из них уже перечислено в показаниях Плешакова.

— Может быть, сперва этим и заняться? Чтоб нам не выглядеть дураками, а?

— Ты перестал общаться с народом, Костя. И не знаешь, что это за публика. Да стоит мне только к одному, любому из них, наведаться, по всей цепочке пройдет: «Атанда!» И хрен кого я после этого найду. Нет уж, пусть лучше посидят, так мне спокойней.

— Ну хорошо, предположим, ты прав, с бандитом будет не так сложно. Грязнов там накопал в его биографии достаточно для серьезного разговора. А что будем делать с Западинским, который, я это точно знаю, вхож в святая святых? В близкий круг самого? Да нас же сгноят! Тебе мало катавасии с нашим генеральным? Ты что, не видишь, какой прессинг оказывают на всю нашу службу? А ты им такую лакомую конфетку! Не знаю, не знаю…

— Давай, Костя, будем либо бояться, либо дело делать. Одно из двух. И мы с тобой не в первый раз перед выбором. А потом, кто такой, в конце концов, этот Западинский? Он себя называет олигархом, а на самом деле просто наглый жулик, выбившийся из обыкновенных стукачей. Он старается забыть о своем прошлом, но мы-то помним. И если такой «портрет лица» выдать общественности да связать с отстраненным от дел Игнатовым, э-э, Костя… не хотел бы я оказаться на их месте. А предъявлю я ему организацию и заказ не менее десятка убийств своих соперников. Мало?

— Предположим. Но что конкретного ты ждешь от ареста Западинского?

— А я считаю, что Питер у нас засиделся. Аргумент? Западинский, как ты догадываешься, не такой идиот, чтобы торговать оригиналами. Значит, они должны оставаться у него. На дискетах, на жестких дисках, а в конечном счете — у Вадима Скляра, благополучно проживающего на сенежской даче. Точнее, в новорусском замке. Под охраной. Без права выхода наружу. Вот он нам и нужен. Пит будет благодарен. Я так думаю. Я тебе умную вещь сказал, только ты не обижайся, пожалуйста.

— Перестань фиглярничать, — нахмурился Костя. — Тут мне Жигалов звонил, интересовался, есть ли результаты по делу? Мне понятна его озабоченность. Но тебе известно также и мое отношение к некоторым методам их работы. И поэтому я не желаю ставить себя в непристойное положение перед госпожой Эванс, перед тем же Питером, да вообще перед нашими коллегами из Штатов. Что упало, то, как говорится, пропало.

И если что-то не по нашей вине оказалось в руках жигаловской конторы, закроем глаза. Но все остальное, что ты намерен получить, должно быть немедленно передано Питеру. А насчет компенсации для ведомства Леонида Эдуардовича у меня имеется одна мыслишка. Надо ведь и нам не забывать, что мы просто обязаны быть патриотами своего Отечества.

— Хорошо сказано, Костя.

— Вот-вот, именно поэтому ты лично проследи, чтоб с мальчиком ничего не случилось.

— Твои слова надо понимать так, что санкции на проведение обысков и задержаний у меня в кармане? — хитро прищурился Турецкий.

— Да что ж с тобой поделаешь, раз ты такой настырный!..

Довольный Турецкий покидал кабинет начальства с сознанием того, что ему наконец удалось сдвинуться в сторону решительных действий. Но в дверях его остановил Меркулов. Это была его обычная манера — задержать на выходе, чтобы сказать вдогонку какую-нибудь мелкую пакость. Отыграться.

— Я разговаривал с Вячеславом, спросил, какое у тебя настроение, а он ответил: как у цирковой лошади. Это как понимать?

— Настучал, значит?

— Ну все-таки?

— А так и понимать: бегает по кругу, догоняет собственный хвост и думает, что это — главное дело жизни.

— Выходит, без пользы?

— Зачем же? Публика-то аплодирует!

— А наездником быть не пробовал?

— Зараза ты, Костя! — засмеялся Турецкий.

— Кто? А, ну да, валяй, скачи дальше… — и он махнул рукой.

«Вероятно, Славка что-то успел нашептать ему, — думал Турецкий, спускаясь к машине, — иначе бы Костя вряд ли так, с ходу, принял рискованное для собственной карьеры решение. Но — принял же!»

Пользуясь тем, что время было еще не слишком позднее, Вячеслав Иванович Грязнов отправился в следственный изолятор ГУВД и попросил доставить к нему, в кабинет для допросов, задержанного Горева.

Почему тот имел кликуху Зуб, он увидел сразу, едва Горев открыл рот. В правом углу блеснул воровской доблестью ушедших лет золотой зуб. Модно было в прошлые годы у ворья носить золотые фиксы. Их тогда фиксатыми звали.

— Садись, Горев, — сказал Грязнов. — Курить хочешь? Или ты предпочитаешь отраву?

— Я не колюсь, начальник, и «косячки» не заворачиваю, потому шить мне двести двадцать восьмую не надо.

— Видишь, сам догадался, про что у нас с тобой речь пойдет. Ну, как желаешь, а я закурю.

Грязнов вытащил из пачки «Мальборо» сигарету, размял ее по-русски, закурил, а зажигалку и пачку подвинул по столу в сторону арестованного, скромно примостившегося на табуретке напротив. Был он тщедушный с виду, да еще горбился, кося под какого-нибудь «тубика», но начальника МУРа эта видимость не могла обмануть. Слабаков Формоза в рядах своей братвы не держит. Молодежь, еще не вошедшая в силу, это — да, на перспективу, так сказать. А эти орлы — они не только ходки имеют, а значит, и настоящий криминальный опыт, но и приучены на зонах отстаивать себя в любых, даже крайних, ситуациях. И та же зона для них — дом родной, временная перемена места обитания, другая квартира, где властвуют одни и те же законы. Зоны они не боятся. Они боятся иного. Вот об этом и собирался поговорить с рецидивистом Грязнов.

— Слышь, Горев, как же так вышло, что ты, человек опытный и осторожный, на такой хреновине попался, а?

— Ты не прав, начальник. Это твои легавые подсуетились, а я — чист, мне мандражить нечего.

— Не борзей, Горев, ни один суд твоим сказкам не поверит. А уж я постараюсь.

— А какой тебе смысл, начальник, брать меня за грызло?

— Ну так ты ж уперся. В отрицалы мажешься?

— Да не, куда нам! Нам бы по справедливости.

— Ах вон чего захотел! Боюсь, не получится у тебя. В игровых у Формозы давно пашешь?

— Да чего ты, начальник! Какие исполнители? Знакомые кореша позвали походить по кладбищу, жмуриков помянуть — на халяву. — Он ощерился, блестя золотым зубом. Не захотел значиться в исполнителях у вора в законе. Опасное это дело, когда до ментовки дойдет. Проще таким вот случайным халявщиком прикинуться.