Застенец - Дмитрий Билик

Также демонтировали два фонтана, вырубили большую часть деревьев и соорудили деревянные трибуны вокруг вытянутой арены. Признаться, мне, привыкшему к железу и бетону, было боязно подниматься по ним. Но Дмитриева убедила, что прочность перед поединками чести несколько раз проверяли.

Поединки чести на этом Ристалище состоялись лишь однажды. Нынешний раз должен был стать вторым. Именно поэтому, учтя предыдущие ошибки, расширили саму арену, заменили часть трибун и добавили новую.

Что до Императора, то Романов мне понравился. Статный, красивый, опять же, с усами. Он сидел, по всей видимости, с женой, степенно что-то ей рассказывая. Супруга слушала вполуха, постоянно рыская взглядом в толпе, словно искала кого-то. По правую руку от Императора находился сам Максутов, в мундире Главноуправляющего Третьим Отделением, и знакомый мне Разумовский. Те напротив, сидели не шелохнувшись и даже не разговаривали. В отличие от моих друзей.

– Едрена-кочерыжка, я тут никогда не был, – шептал мне возбужденный Макар. – Обычно, если повезет, на дерево куда-то залезешь. И слушаешь. Разве что увидишь? Че думаете, убьют кого-нибудь сегодня?

– Надеюсь, что нет, – с тревогой ответил Горчаков.

– Я думал, что это вроде потешных боев. Маги здесь пар выпускают и все такое.

– Да, но бывают разные случаи, – с прохладкой заметила Дмитриева, словно речь шла о какой-то пустяковине.

Я разглядывал сооруженные для мероприятия трибуны. Надо сказать, умеют строить. Сколько тут сейчас собралось? Счет явно шел на тысячи. Весь цвет общества. Дамы в мехах и украшениях, господа в мундирах с наградами и сверкающими в свете волшебных подвесных фонариков, их отпрыски, некоторые глядящие на окружающих с важным видом, другие с любопытством пожирающие каждый клочок арены. Все-таки и среди аристократов были разные дети.

Внизу ожидали начала Ристалища те самые маги, которые решили выяснить свои отношения на арене. Признаться, я никого из них не знал. Да и трудно было разглядеть участников из-за постоянно проходивших мимо людей.

Возле претендентов я заметил несколько лекарей. Как определил? Среди них стояла моя старая знакомая. Точнее, она вообще не была старая, но точно знакомая. Та самая Варвара Кузьминична, с которой мне доводилось два раза встречаться.

Как бы я хотел, чтобы она сейчас заметила меня. В мундире лицея, с новенькими погонами. Но девушка смотрела на участников, сложив руки перед собой. Да и трудно заметить крохотную точку среди общего людского моря.

– Увидел кого-то? – с какой-то странной интонацией спросила Дмитриева.

– Да нет, никого, – ответил я, став оглядываться вокруг.

И заметил странную суету среди лицеистов. Прислушался и чуть не заржал. Речь шла о Ристалище.

– Было бы мне восемнадцать лет, – протянул один из старшеранговых. – Я бы тоже поучаствовал.

– Тебе зачем? – спросил его сосед.

– Да Покровский бесит. На прошлой неделе он мне тетрадь испортил.

Я с усмешкой посмотрел на говоривших. Ну да, это весьма веский повод попробовать себя в деле. И заодно стать калекой, если что-то не так пойдет. А может и умереть.

– Зря улыбаешься, – заметила мой взгляд Дмитриева. – Император даже издал декрет, согласно которому дворянам до двадцати пяти лет нельзя участвовать в Ристалище чаще одного раза в год. Чтобы отвадить бретеров и прочих горячих голов.

– Папа сказал, что после Перехода и вовсе ведутся разговоры поднять возрастной ценз для претендентов, – вставил свои пять копеек Горчаков.

– Иными словами, вы хотите сказать, что все молодые маги спят и видят, чтобы принять участие в Ристалище, где им могут голову оторвать? – удивился я.

– Ристалище – это лишний раз показать свои способности, – ответил Дмитриева. – Попрактиковаться в действительно сложных или боевых заклинаниях. И заявить о себе.

– Эх, если бы мне было восемнадцать лет, – мечтательно протянул Макар. – Ну, и поднатореть немного в магии.

Я слушал их, а в голове рождался коварный план по обогащению. Ребята до восемнадцати жуть как хотят друг дружку поубивать. Впрочем, это не новость. Мужики все время пытаются как-нибудь повиртуознее самоубиться, впрыскивая в кровь адреналин. Раньше для этого были войны. Позже их заменил спорт и всякий экстрим.

Видимо, сюда волна еще не докатилась. Что ж, мне подобное только на руку. Надо лишь разузнать, как оформить это замечательное мероприятие. И кто даст необходимое разрешение.

Мой взгляд упал на синий мундир внизу. Ну а почему, собственно, нет? Насколько я помню, Максутов мне немного должен. Самую чуточку. Ведь я спас ему жизнь от ментального существа среднего порядка или нет?

Мысли о баснословных барышах вскружили голову. Если все получится, я решу вопрос и с арендой дома, и с налогами, и с содержанием кьярда. И сульфары не придется продавать.

Так, спокойно, нельзя пороть горячку. Надо все для начала хорошенько разузнать. Дать рекламу в интернете. Тьфу ты, его же нет. Ладно, в газете. А там посмотрим.

Я настолько увлекся идеей по обогащению, что даже не понял, почему вокруг стало гораздо громче – стучали ногами лицеисты, свистели благородные, как самые обычные грузчики в порту, бесновались простолюдины. Только позже заметил, как на середину арены неторопливо вышел незнакомый мне человек. А перевозбужденный Макар прошептал мне на ухо: «Начинается».

Глава 26

Местного конферансье, ну, или как там называли этого человека в длинном приталенном сюртуке, я не знал. В отличие от присутствующих на трибунах. Как только он появился, в зрителей явно вселился бес.

Напоминал он собой ни много ни мало целую гору. Ростом явно выше двух метров, широкий в плечах, с высокой грудью и небольшим животиком. Но самое занятное в нем было лицо – приятное, без всяких изъянов, выбритое до синевы, довольно располагающие и вместе с тем удивительно невыразительное. Мне конферансье почему-то напомнил тех самых разведчиков из моего мира, с которыми довелось побеседовать.

– Это кто? – чуть ли не прокричал я Дмитриевой на ухо. Гвалт стоял невообразимый.

– Бабичев Максим Матвеевич! – ответила она так же громко.

– Погоди, Бабичев же…

– Да, тот самый. Ты с его сыном подрался. Он свояк Максутова.

Надо же, мне почему-то казалось, что Бабичев-младший живет без родителей. В ином случае, зачем самому Игорю Вениаминовичу вмешиваться в его школьные проблемы? А тут оказывается, что вот, стоит на арене отец, живой и невредимый. Невероятно веселый и разговорчивый.

Я поискал на трибунах недавнего обидчика. И скоро нашел. Вечно угрюмый и недовольный самим фактом своего существования Бабичев стал цвета вареной свеклы. Если бы люди умели кипеть, то мой недоброжелатель сейчас бы засвистел, как известный чайник. Держу пари, он хочет сквозь землю провалиться. Занятно, получается, Бабичеву стыдно, что сейчас там, внизу, его отец. Даже жалко как-то мальчишку