«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

Дозорная книга Тверского уезда 1551–1554 гг. перечисляет имевшиеся на руках у различных землевладельцев подтверждающие документы на право владения. В ряде случаев указывались и точные даты выдачи поместных грамот, на основании которых можно проследить некоторые особенности процесса поместных раздач на этой территории. Родионовы предъявили жалованную грамоту вели кого князя Ивана Ивановича 6094 (1485/86) г. Им принадлежало 67 четвертей земли. Окулина Фирсова жена Ширяева предъявила писцам жалованную грамоту своего мужа, датированную 7013 (1504/05) г. Всего в ее поместье было 80 четвертей земли. Учитывая большие запасы земель, перешедших в дворцовое ведомство после завоевания Тверского княжества, не стоит говорить об имеющемся здесь дефиците свободных земель для поместных раздач.

Вряд ли приведенные примеры свидетельствуют о желании центрального правительства уменьшить размеры служилых наделов. Судьба того или иного сына рядового боярского мало волновала московских дьяков, которые лично не соприкасались с ними. Выделение поместий находилось в ведение органов местной администрации, которые в большинстве случаев еще не сталкивались с практикой масштабных раздач. М.М. Кром на примере новгородской книги записных актов 1555–1556 гг. показал, что важное значение при вопросе перераспределения земельного фонда имела позиция представителей центральной власти на местах[612].

С небольшого поместья невозможно было полноценно нести «дальнюю» службу, особенно учитывая раздробление выделенных участков между несколькими наследниками. Для функционирования системы при развертывании поместных раздач и естественного роста самих помещиков в рамках отдельно взятого уезда требовались постоянные новые пожалования. Выходом могла быть поместная экспансия на новозавоеванных территориях, но их потенциал ввиду отдаленности и очевидных трудностей перевода туда значительных масс служилых людей был явно недостаточен для этих целей. На местах значение имел контроль со стороны центрального правительства, которое должно было вовремя перераспределять «выморочные» участки и предотвращать случаи неисполнения помещиками своих служебных обязательств. Это, в свою очередь, требовало развития делопроизводственного аппарата и упорядочивания службы.

Первые сбои были зафиксированы уже в 20-х гг. XVI в. В деле муромца Ф. Крыжина 1523–1524 гг. (видимо, из числа «литвы») упоминались случаи его неоднократного уклонения от службы. Несмотря на эти злоупотребления, он продолжал владеть своим поместьем, сохранявшимся за ним в прежнем объеме. Разбирательство по его делу примечательно еще несколькими деталями. В нем описывалась, в частности, деятельность князя А. Прозоровского: «Князь Андрей жил тогды в Муроме, имал тех, которые збежат с службы и которые не поехали на службу»[613]. При недостаточности числа служилых людей репрессивные методы воздействия не могли быть достаточно эффективными, и правительству приходилось мириться с такими примерами.

Целостность системы нарушалась за счет пожалований индивидуального характера, что не давало возможности последовательно проводить намеченные изменения. При постоянном недостатке средств для выдачи жалованья и увеличении круга претендентов на получение кормлений раздачи поместий компенсировали возникавшие прорехи. Помимо собственно служилых людей поместья могли жаловаться и другим лицам. В.Б. Кобрин обратил внимание на то, что крупным поместьем владел духовник Василия III В.К. Протопопов, протопоп Благовещенского собора в Москве[614].

Индивидуальный характер пожалований отчетливо проявился после смерти Елены Глинской. Исследователями неоднократно привлекались данные тверской писцовой книги 1539/40 г., фиксирующей новые масштабные раздачи из фонда дворцовых земель. Исключительно крупные поместья были пожалованы представителям знати: князь С.И. Глинский получил 1117 четвертей, князь П.И. Шуйский – 1306 четвертей, князь Б.Д. Щепин – 800 четвертей. По подсчетам М.М. Крома, более трети земель, поступивших в это время в поместную раздачу, досталось представителям московской аристократии и виднейших дьяческих фамилий[615].

Анализ этой писцовой книги показывает определенную неразвитость в функционировании поместной системы на территории Тверского уезда. При перечислении владений отсутствовали ссылки на наличие земель в других частях уезда или даже страны. Обращает внимание компактность сделанных в конце 1530-х гг. пожалований. Практически все помещики получили целостные владения, в отличие от «прирезок», разбросанных починков и пустошей, характерных для последующих десятилетий. Раздачи не преследовали цель соответствовать определенным поместным окладам. Подавляющее большинство «старых» помещиков служило с земель, переданных им в предшествующие годы и десятилетия без дополнительных «придач», хотя зачастую их владения в это время принадлежали уже нескольким совладельцам. Привлечение данных дозорной книги 1551–1554 гг. показывает, что некоторые тверские помещики не служили «государеву службу», в других случаях (конюхи К., Ф.Г. Софроновские) их поместья были фактически отобраны соседями из числа знати. Приводимый пример с Окулиной Ширяевой свидетельствует об отсутствии механизма перераспределения «вдовьих» наделов. Кроме нее, не принимая во внимание вдову князя В.А. Микулинского, которая по своему статусу заведомо выпадала из общего круга, полноценными поместьями владели также О. Ларионова и С. Юрлова[616]. Складывается впечатление, что работа поместной системы в этом случае была пущена на самотек, что привело к не слишком удачным результатам.

Учитывая разновременность проводившихся раздач и влияние на этот процесс ряда других факторов, к концу 30-х гг. XVI в. поместная система была представлена в нескольких вариациях. В новоосваиваемых уездах, где массовые испомещения начали проводиться сравнительно недавно, существовала возможность строить служебные отношения на единых «правильных» основаниях, не считаясь со сложившимися традициями. В «старых» поместных уездах, к которым относились, к примеру, Новгородская земля и Тверской уезд, служебные отношения находились в более устоявшемся состоянии. Как это видно из упоминаний жалованных грамот в дозорной книге 1550-х гг., поместные раздачи в Тверском уезде производились несколькими волнами, присутствовали также пожалования личного характера. Состояние поместной системы напоминало здесь многослойный пирог, в котором отсутствовала целостность. И если в новгородских пятинах, несмотря на отмеченные проблемы, поместная система продолжала функционировать более или менее исправно, то в Твери ситуация требовала более радикального решения.

Еще более запутанной была ситуация в уездах, где поместные раздачи проводились в индивидуальном порядке, в качестве дополнения к имеющимся вотчинам. В этом случае вряд ли вообще приходилось говорить о каком-то единообразии и контроле со стороны центрального правительства. Распространенной практикой была передача поместий и их раздел внутри семей служилых людей[617].