Госпожа сочинительница - Елена Арсеньева

Конечно, если бы не этот ребенок, который должен был родиться… конечно, если бы ей не нужно было уезжать…

Но есть вещи, которые изменить невозможно. И графиня Евдокия отбыла в сопровождении саркастически ухмыляющегося супруга в имение Анна, которому предстояло сделаться местом ее очередной ссылки. А Андрею Николаевичу было отправлено стихотворение, написанное, как любят выражаться дамы-романистки и мужчины-пииты, кровью сердца:

Да, при самом лучшем раскладе Андрею Николаевичу только и оставалось, что вспоминать свою возлюбленную: графиня Евдокия задержалась в Анне гораздо дольше, чем собиралась. Сначала уехать не могли из-за распутицы, потом из-за нездоровья молодой матери, а потом… Свершилось истинное чудо: вскоре после рождения второй дочери Карамзина, Лидии, графиня Евдокия зачала от… собственного мужа!

Видимо, его бесплодие было лишь временным нездоровьем, которое теперь закончилось. А может быть, бог решил вознаградить Ростопчина за добросердечие, с которым он привечал внебрачных дочерей жены, за то, что дал им свое имя и ни словом не упрекнул распутную (если уж называть вещи своими именами) графиню Ростопчину-младшую…

Конечно, Евдокия Петровна радовалась, что будет ребенок, который положит конец межеумочным отношениям, сложившимся в семье (все-таки равнодушно-веселое великодушие графа Андрея Федоровича ее порядком, выражаясь сленгом позднейшего времени, напрягало). Однако немало слез она пролила, думая, непрестанно думая о том, другом Андрее, понимая, что новая отсрочка встречи может стать для их любви поистине роковой.

И вот родился сын, Ростопчин-наследник, которого назвали Виктором.

Граф Андрей Федорович был счастлив поистине, и это помогло ему легче перенести многочисленные финансовые неурядицы, которые на него вдруг обрушились.

Увы, он не унаследовал от отца хозяйской сметки и расчетливости. Его решения трудно было назвать обдуманными, он жил и действовал так, словно владел неразменным рублем… вернее, неразменным миллионом рублей. Впрочем, его нерасчетливость объяснима любящим и щедрым сердцем. К примеру, чтобы помочь запутавшейся в финансовых проблемах сестре Софье, которая жила во Франции и была известна там как детская писательница Софи де Сегюр, граф Андрей Федорович попросту вынул бриллианты из отцовских табакерок, из коих одна, пожалованная покойному Федору Ростопчину австрийским императором во время суворовской кампании, стоила 75 тысяч рублей. Друзья похитили у Андрея оставшиеся драгоценности да еще обманули, пообещав продать на аукционе в Париже коллекцию картин – шедевры будто бы погибли во время бури на море, когда доставлялись на корабле во Францию. Позднее дети Андрея Ростопчина встречали эти картины в доме у французского посла. А ведь каждое полотно стоило не меньше ста тысяч рублей!

Спустя годы безудержного мотовства граф Андрей Федорович вдруг спохватился, что швыряет деньги без счету. Однако он не стал умерять своих трат, просто не в силах был, но они сделались более, скажем так, осмысленными. К примеру, Императорской публичной библиотеке он постоянно жертвовал деньги, редкие коллекции книг и гравюр. Вдруг увлекся историей, причем обнаружилось, что этот светский бездельник умудрился в свое время получить хорошее образование и ничего из прежних знаний не растерял и что вообще у него светлая голова. Андрей Ростопчин стал автором нескольких книг на исторические темы (в том числе и работ о деятельности отца), словаря художников, задумывал написать словарь о России. Те картины, что оставались в его распоряжении, он щедро выставлял в своем доме для публики.

Как помещик, он, может быть, и был лишен деловой хватки (если это означает все соки из крепостных выжимать), но, судя по воспоминаниям знавших его людей, «обращался с крепостными милостиво, выстроил им больницу, дарил лес на постройки и дрова на топливо, павших лошадей и коров заменял своими».

После счастливейшего в жизни события – рождения сына Виктора – граф Ростопчин снова начал искать себе место в высшем свете. Первым делом нужно было вернуть давно и, казалось, безвозвратно утраченное расположение императора. Андрей Федорович вручил графу Бенкендорфу документ из отцовского архива для передачи императору Николаю. Это был рескрипт о заточении императрицы Марии Федоровны в Соловецкий монастырь и о признании незаконными ее сыновей Михаила и Николая. Рескрипт тот в горячую минуту подписал император Павел, который, когда чудесил, любил признавать собственных детей незаконнорожденными. Именно граф Федор Ростопчин в свое время обнаружил сей документ и скрыл его от всех. Андрей рискнул напомнить об этой истории сыну Марии Федоровны – императору Николаю… Уже на следующий день Бенкендорф передал молодому Ростопчину, что государь благодарит его.

Вернув расположение императора, граф Ростопчин вновь пожелал вступить в военную службу и с февраля 1840 года числился корнетом гусарского его императорского высочества герцога Максимилиана Лейхтенбергского полка. Вскоре он был произведен в поручики, а уволился в 1843 году в чине штабс-капитана.

Такое ощущение, что граф Андрей Федорович непременно хотел передать сыну (ну и дочерям, конечно, ведь он никогда не делал различия между своим ребенком и детьми Карамзина) не только честное, но и славное имя.

А тем временем жизнь его жены подернулась дымкой печали.

Когда графиня Евдокия вернулась в Петербург, она поняла: сбылись самые худшие ее предвидения. Сердце ее возлюбленного было занято другой женщиной. Вернее, другими, потому что слишком много имен называлось теперь рядом с его именем.

Впрочем, какая разница, много или одно? Главное, что имена Андрея Карамзина и Евдокии Ростопчиной больше не звучали рядом!

Ну что же, взамен сердечной потери графиня сделала открытие, которое рано или поздно совершают все творческие люди: ничто так не способствует прилету муз, как разбитое сердце, к которому эти самые музы слетаются, словно пчелы на мед… Или словно вороны на кровь, если угодно.