Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

На посту министра внутренних дел, а затем и председателя Совета Министров он сохранил те же качества, выказав выдающиеся государственные способности и ораторский талант. Долг службы был у него на первом плане, а отсутствие личных интересов и тут привлекало к нему всех, с ним соприкасавшихся по какому бы то ни было поводу. Твердость и пренебрежение к опасности не покидали П.А. Столыпина до его трагического конца. Недаром вся Россия оплакивала его смерть…

При всяком покушении на самое существо власти он проявлял твердость в сохранении авторитета правительства. Это не могло не вызывать к нему всеобщего уважения, в особенности потому, что он был чужд мелочей, а тем более вопросов личного самолюбия. Раз какой-нибудь вопрос, по его убеждениям, имел важное значение для пользы родины, П. А. Столыпин являлся непреклонным и ни перед чем не останавливался. Слава и благоденствие России и ее Монарха были для него священны.

С П. А. Столыпиным можно было не соглашаться в отдельных вопросах, но нельзя было не преклоняться перед его искренностью и заботами о пользе России».

А вот как описал П.Г. Курлов положение П.А. Столыпина, предчувствовавшего свою отставку, накануне его убийства 1 сентября 1911 г.: «На мое указание, что по возвращении в Петербург я буду просить его разрешения сделать несколько перемен в личном составе розыскных учреждений, П. А. Столыпин сказал: «Это вам придется делать уже без меня. — И на выраженное мной удивление продолжал: — По здешней обстановке вы не можете не видеть, что мое положение пошатнулось, и я после отпуска, который я испросил у Государя до 1 октября, едва ли вернусь в Петербург председателем Совета Министров и министром внутренних дел». Действительно, признаки, о которых говорил П.А. Столыпин, существовали. Лучшим барометром, определяющим прочность положения того или иного сановника, является на первый взгляд неуловимое, но для опытного человека совершенно ясное отношение к нему придворной толпы. Я помню, как раболепно склонялась эта толпа перед всесильным премьер-министром при высочайших путешествиях в Полтаву и Ригу. Как почтительно она склонялась перед ним в Петербурге. В Киеве было иначе. Для П. А. Столыпина не нашлось места в придворных экипажах, следовавших в Императорском кортеже, и он ездил в наемной коляске, что очень затрудняло его охрану».

И, наконец, размышляя о роли личности в истории, в частности, о возможной роли Столыпина в спасении бесконечно дорогого ему Отечества П.Г. Курлов писал: «Я понял, что Императорской России грозил близкий конец и что, к несчастью, нет ни одного человека, который мог бы предотвратить неизбежную катастрофу. Невольно встал в моей памяти покойный П. А. Столыпин: его ум и сильная воля могли бы еще предотвратить крушение государственного корабля, но не было человеческих сил вызвать из могилы бесстрашного русского витязя. На смену ему пришли пигмеи, бездарные, безвольные, сами не знавшие, в какую сторону им надо идти».

Очень высоко характеризует незаурядную личность П.А. Столыпина в качестве выдающегося государственного деятеля его преемник на посту председателя Совета министров Российской империи Владимир Николаевич Коковцев (1853–1943). В частности, в своей книге «Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг.» он привёл следующий очень яркий эпизод выступления Столыпина в качестве главы правительства на закрытии первого заседания Государственной думы II созыва: «Столыпин совершенно правильно не захотел, чтобы последнее слово осталось за бунтарскими призывами к свержению правительства, а тем более у кого-нибудь могла возникнуть мысль о том, что правительство струсило и растерялось. Он снова вышел на трибуну, рискуя снова услышать те же дерзости, которые так часто раздавались по его адресу в первой Думе. Его выступление было очень краткое, но дышало такой силой и таким сознанием достоинства, что не раздалось ни одного дерзкого окрика, и я хорошо помню и сейчас, как зала затихла, и думается мне, что с этого дня всем стало ясно, что в правительстве есть воля и что оно будет бороться за свое достоинство и с ним не так-то легко справиться. Конец этого второго выступления Столыпина стал на самом деле историческим, и многие помнят его вероятно и теперь. Он сказал, заканчивая свою вторую речь: «Все Ваши нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти, паралич и воли и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти — «руки вверх». На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить тоже только двумя словами — «не запугаете»». По утверждению автора воспоминаний в парламенте именно этого созыва прозвучали и другие, ставшие впоследствии знаменитыми, исторические слова Столыпина: «Вам нужны великие потрясения. Нам же нужна великая Россия».

Да, несомненно, П.А. Столыпин был выдающимся государственным деятелем, занимавшим при этом второе после главы государства место — главы правительства — в системе государственного управления царской России. А потому защитить и сберечь его во благо империи могло только одно лицо. О том, кто более всего с государственной точки зрения должен был быть в этом заинтересован, а главное способен был это сделать в России, надеюсь, читателям объяснять не надо. Однако, именно в это время и вырабатывается практически официальная державная формула: главные враги России — «студенты, жиды и поляки!». Разумеется, подобная политика первого лица державы не оставалась секретом Полишинеля для многих подданных империи, и в первую очередь мастеров политического сыска и провокаций. Суд присяжных, как известно, Бейлиса оправдал, но оставил при этом в подозрении всё российское еврейство. И как заключает Г.Т. Рябов по сему поводу, «заказ Департамента полиции и разного рода «сил» был выполнен безукоризненно, точно и в срок». А далее историк пишет: «А теперь подытожим сказанное. Непродуманная политика царского правительства XIX — начала XX века в отношении евреев толкнула многих из них в объятия революции всех мастей и всех проявлений, в том числе и в самые жутковатые объятия — Владимира Ильича Ленина». Непродуманная политика, как известно, имеет своим результатом непредвиденные и непредсказуемые последствия. Убедительнее всего сия причинно-следственная связь проявляется, как правило, в непродуманных действиях сапера. В нашем же случае весь вопрос в том, кто оказался в роли главного сапера империи?

Теперь уже понятно, что бикфордов шнур под громоздким зданием огромной империи должен был рано или поздно возгореться всепожирающим пламенем. Но роковое бремя поджигателя, как это не парадоксально звучит, сам того не ведая, взвалил на себя последний русский император. Такова, увы, злая ирония той самой традиции невежества, главным проводником в жизнь которой, собственно говоря, и вознамерилось стать то самое лицо, которое более всего могло удовлетворить погромные потребности российского народа. И удовлетворил. Потому-то по логике этой традиции и пал одной из первых жертв своей же целенаправленной политики, ибо забыл мудрую русскую поговорку: не копай яму другому — сам в неё попадешь! Предусмотрительным советам лучших государственных умов империи, например, таких, как С.Ю. Витте