Росские зори - Михаил Павлович Маношкин

Останя, Даринка и Раш возвращались в окружении родичей Раша: люди Галса и Улфилы не дремали, ночью могло случиться всякое.

Но остаток ночи прошел без происшествий.

Завернувшись в плащи, Останя и Даринка уснули сбоку костра. Проснулись они, когда солнце было уже высоко в небе. Женщины давно встали, а мужчины еще подремывали: утро после альтинга приравнивалось к празднику, когда воины могли выспаться, набраться сил для дневных дел.

Весть о готовящемся обмене пленными уже облетела все уголки гигантского лагеря. В самом обмене ничего особенного не было — необычны были только его размеры: предстояло обменять тысячи людей. Роды, готовясь выкупить своих сородичей, заботились о замене им — из числа пленных врагов. Мужчина обменивался на мужчину, женщина на женщину, дети на детей. Правда, это соответствие соблюдалось не строго — на практике обе стороны нередко договаривались о различных комбинациях обмена. Дороже всего ценились сильные мужчины и здоровые молодые женщины. Если одна из сторон находила обмен неравным, то другая в дополнение к людям давала какие-нибудь товары и скот. Если у рода своих пленных не было, он занимал их или покупал у другого рода, чтобы потом обменять на своих родичей. Захудалый род не всегда мог выкупить своих людей, зато у богатого, сильного рода такая возможность была всегда. Но готы редко прибегали к обмену пленными на договорных началах. Чаще они предпочитали действовать мечом: захватывали как можно больше пленных и вынуждали противника к безоговорочному обмену.

Однако в этот раз к обмену вынудили их самих — подобного случая не помнил и великий Одарих: россы наглухо заперли пути в северные степи. Готы всюду натыкались на сильные росские заставы. В готский плен теперь попадали единицы, россы же угоняли в свой тыл немало готских женщин и детей, а в стычках захватывали и готских воинов. Готам не оставалось ничего другого, как обменяться пленными на договорных началах…

Днем стали лучше видны гигантские размеры готского лагеря. Вся степь от края до края была покрыта людьми, повозками, скотом. Лагерь перекидывался через Данапр и уходил в заданапрские дали. Шли пешие, сновали конные, резвились подростки, всюду кучками собирались мужчины и женщины, обсуждая последние новости. На первый взгляд все здесь представлялось хаотичным, в действительности же было подчинено единой воле — совету воинов. Хотя решение об обмене пленными еще не было утверждено вождями, лагерь готовился к обмену.

Прискакал конный связной: Раша, Евстафия и Даринку требовали к себе готские вожди. Вызвали также и Хельгу с Улфилой — весть об этом понеслась от костра к костру: назревали тревожные события.

Останя и Даринка опять шли окруженные родичами Раша и их сторонниками. Это шествие возбуждало любопытство готов. Прохожие останавливались, смотрели на род Раша и на россов, ставших в лагере знаменитостями, или шли рядом, предчувствуя события, которые хотелось было увидеть своими глазами.

В ту же сторону, к лесу, направились воины родов Галса и Улфилы. Они всем своим видом показывали, что не потерпят никого, кто станет у них на пути. Но на пути у них никто не становился: встречные уступали им дорогу или приветствовали их. Похоже было, что отсутствие препятствия даже начинало раздражать воинов Улфилы и Галса, явно жаждущих проявить себя. Поэтому, когда они увидели род Раша и присоединившихся к нему воинов из других родов, они нарочито громко и весело заговорили между собой и начали сближаться таким образом, чтобы, соединившись двумя родами, преградить путь роду-сопернику.

Но старейшины предусмотрели возможный конфликт — по их приказу от леса стремительно вытянулись две цепи тяжеловооруженных всадников. Они образовали коридор, внутри которого оказался род Раша, а вне — по обеим сторонам — соперничающие с ним роды.

Только один раз род Раша вынужден был остановиться: когда перед ним встали несколько воинов и среди них — прославленный Зигурд. Все были из нейтральных родов и никак не связаны с Галсом и Улфилой. Они поприветствовали род, но с пути не сошли, давая понять, что хотели бы перекинуться несколькими словами с Рашем и взглянуть на россов.

У родичей Раша не было оснований обострять отношения с герцогом Зигурдом. Скорее, наоборот: дружеское общение с непобедимым воином, подвиги которого воспевал сам Одарих, было полезно роду. Множество готов наблюдали за этой мимолетной встречей. Зигурд — из тех бойцов, о которых слагали легенды. Во всех решающих битвах, когда войско готов стояло перед вражеским войском, Зигурд вызывал на поединок сильнейшего из врагов и насмерть поражал его. Среди готов мало кто решился бы сразиться с Зигурдом, хотя силы и мужества им было не занимать. Во всех походах Зигурда неизменно выбирали герцогом, но он ни разу не был конунгом и не стремился стать им: у конунга немало обязанностей, в том числе хозяйственных, а хозяйственных дел Зигурд не любил: он был прирожденный боец и сторонился всяких будничных хлопот.

Обычно Зигурд со своими воинами находился в авангарде готского войска и первым среди герцогов вступал в сражения со встречными племенами. На минувшем альтинге его не было: он оставался на юго-восточной заставе, прикрывавшей готский лагерь от сарматской конницы. К солдатской жизни Зигурд привык с детства. Он превосходно чувствовал себя среди опасностей — они возбуждали его, придавали его повседневному бытию особый, приподнятый смысл. Война была его жизненной стихией, и если бог войны Донар пожелал бы воплотиться в земном человеке, то это был бы Зигурд. Популярность Зигурда среди готов была огромна. Воины, идущие рядом с ним в битву, готовы были за него в огонь и воду, зная, что он не оставит их в беде. Он был и надежным товарищем, и предусмотрительным, не делающим промахов военачальником.

Как только степняки предложили готам мир и союз и война на востоке прекратилась, Зигурд покинул заставу и отправился на северо-запад, где назревали решающие битвы с россами. Прослышав о могучем россе, одним ударом меча сразившим сарматского предводителя, он решил взглянуть на этого чужака, оказавшегося в готском лагере. В популярности всякого другого сильного бойца он бессознательно усматривал посягательство на свою славу.

Приветствуя родичей Раша, Зигурд интересовался вовсе не ими, а россом и его подругой, о которой распространилась молва как о прекрасной воительнице, достойной стать спутницей самого Донара.

Обменявшись несколькими словами с Рашем, он взглянул на россов. Остане он напомнил Фалея: та же стать, та же ярко выраженная мощь во всем теле, та же достигшая расцвета мужская зрелость.

Во взгляде, который Зигурд бросил на Останю, не было ни тени враждебности, а только любопытство. Он будто спрашивал: «А таков ли ты,