Один шаг между жизнью и смертью - Андрей Воронин

– Тогда будь здоров, – сказал он. – И не пытайся за мной следить. Поймаю – убью.

– Что ты затеял?

Вместо ответа Юрий уперся ладонью в его плечо и толкнул изо всех сил. Разгонов вывалился из джипа на пыльный асфальт, разбив правый локоть и сильно ободрав ногу. Дверца за ним захлопнулась, и джип сорвался с места, подняв облако пыли.

Разгонов медленно сел, поддерживая левой рукой локоть правой, и тяжело помотал головой, приходя в себя. Глядя вслед удаляющемуся джипу, он залез в карман пиджака и вынул трубку сотового телефона. Корпус трубки треснул, и табло оставалось мертвым, сколько майор ни давил на кнопки. Отчаявшись добиться хоть какого-то результата, он отбросил бесполезный телефон и сел, упершись локтями в колени и спрятав в ладонях разбитое лицо. Все тело болело, словно майор побывал между жерновами камнедробилки, к горлу подкатывала тошнота, лицо под пальцами было скользким, липким и имело непривычную, чужую форму. Майору вдруг подумалось, что, возможно, это бугристое месиво и есть его настоящее, истинное лицо. Мысль тоже была непривычная, чужая, и Разгонов мог поклясться, что знает, кому она принадлежит. Он убрал ладони от лица, с трудом поднял голову и, глядя в конец пустынной улицы, где еще не улеглась поднятая джипом пыль, чуть слышно прошептал:

– Вот идиот…

Особняк наполовину скрывали кроны разросшихся лип, в которых даже на первый взгляд можно было заметить пятна золотисто-желтого цвета, предвещавшие скорое наступление осени. Крытый потемневшей от времени красной черепицей дом, в отличие от загородной резиденции Арцыбашева, был стар, как эти липы, а может быть, и еще старше. Его построили в те времена, когда в Москве вовсю орудовали архитекторы-конструктивисты, и даже с тротуара, отделенного от участка узорчатой чугунной решеткой высоких ворот, было видно, что здание изобилует множеством замысловатых архитектурных изысков, начиная от круглых, похожих на корабельные иллюминаторы окон верхнего этажа и кончая бездной прихотливо изогнутых коридоров и навесных переходов. Справа от ворот в кустах сирени белела затейливая беседка с острым шпилем на крыше, а слева, на относительно свободном участке земли, возвышалась громадная черно-зеленая ель. Здесь все дышало уютом и покоем и было устроено именно так, как того хотелось теперешнему хозяину особняка. Даже монументальный каменный забор трехметровой высоты, гребень которого был декорирован острыми осколками бутылочного стекла, не портил картины, поскольку был живописно увит плющом – достаточно густым, чтобы быть приятным глазу, но недостаточно прочным, чтобы выдержать вес хотя бы десятилетнего ребенка.

Поговаривали, что в этом особняке собрана одна из богатейших в Москве коллекций антиквариата и живописи, не говоря уже о книгах, среди которых, по слухам, попадались настоящие раритеты. Завистники из числа соседей ждали, что особняк со дня на день посетят либо грабители, либо сотрудники правоохранительных органов, но назло им за высоким каменным забором не происходило ничего, что могло бы послужить пищей для сплетен и пересудов. Иногда узорчатые ворота величаво распахивались, и тогда во двор особняка въезжали автомобили. Иногда автомобили выезжали со двора, в чем тоже не было ничего удивительного или противозаконного. Порой со стороны особняка доносилась музыка, но она никогда не была чересчур громкой. Звучала в основном классика: Бах, Чайковский, иногда Григ или Шопен.

Музыку обычно включали в тех редких случаях, когда Клоун работал прямо в подвале особняка. Хозяин ничего не имел против воплей тех, кого обрабатывал его любимец, но опасался, что соседи его не поймут. Соседи были людьми приличными – по крайней мере, сами они называли себя именно так, – и по их вызову милиция прибыла бы на место происшествия в течение полутора минут.

Сегодня в особняке было тихо, лишь ветер шумел в кронах вековых лип да изредка проезжала мимо, рокоча двигателем, дорогая заграничная машина. Дешевых машин в этом районе не держал никто.

Пиявка выложил на белоснежную поверхность стола бубнового короля и с ухмылкой посмотрел на Узбека. Узбек вздохнул, почесал в затылке и сгреб карту со стола.

– Взял? – спросил Пиявка.

– Взял, взял, – проворчал Узбек. – Давай, чего там у тебя…

Пиявка с оттяжкой хлестнул по столу козырным королем, затем накрыл его козырным же тузом и в довершение триумфа с треском налепил на каждое плечо Узбека по шестерке.

– Погоны! – объявил он. – Теперь ты, Узбек, вылитый мусор. Беги скорей, а то построение пропустишь.

– Да пошел ты, – вяло огрызнулся Узбек, убирая с плеч “погоны”. Он смешал карты и лениво перетасовал колоду. – Надоело это фуфло. Кто бы видел, как мы с тобой в “дурака” играем. Братва бы со смеху передохла. Вот если бы в “очко”…

– Если бы да кабы, – сказал Пиявка, – да росли во рту бобы… Граф сказал конкретно: никаких азартных игр. По-моему, все ясно без базара.

– А кто базарит? – откликнулся Узбек и бросил засаленную колоду на стол. – Просто надоело. У тебя дури нету?

– А может, тебе еще ведро водяры притаранить? – поинтересовался Пиявка. – Или бабу в целлофановом пакете?

Узбек перегнулся назад и длинно сплюнул через перила беседки.

– Бабу, – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – Бабу можно и без целлофана. Фартит Клоуну.

– Чем это ему фартит? – Пиявка облокотился на белоснежные перила, запрокинул кверху бледное лицо и принялся разглядывать хитрое переплетение брусьев, которые поддерживали шатровую кровлю беседки.

– А ты не в курсе? – удивился Узбек. Он вытянул руку, сорвал лист сирени, задумчиво пожевал, скривился и выплюнул за перила. – Ну и дерьмо… Ты что, не слышал? Хотя да, ты же на рынок ездил, откуда тебе… Граф сказал, если этот фраер из банка не поторопится с бабками, он отдаст его бабу Клоуну.

– Да, – сказал Пиявка и вынул из кармана пачку сигарет. – Дуракам всегда фарт. С этой телкой можно было бы реально оттянуться, а этот баран ее разделает, как в гастрономе, и все удовольствие.

– А ты кинь ему пару стольников, он тебе, как брату, с черного хода титьки вынесет, – тоном провокатора предложил Узбек. – Полтинничек накинешь – глядишь, и еще чего-нибудь перепадет. Положишь в холодильник…

– Фу ты, дрянь какая, даже блевать потянуло… Шутки у тебя, боцман, – ответил Пиявка. – Фильтруй базар, братка.

– Какой базар? – поспешно спросил Узбек. – Как думаешь, – продолжал он после паузы, – отрыгнет банкир бабки?

– А куда он денется с подводной лодки? – вопросом на вопрос ответил Пиявка. – Отрыгнет и еще сверху добавит, чтоб дальше не прессовали.

– А может, это не он? – задумчиво спросил Узбек. – Я бы на его месте не рискнул.

– Он не он – никакого дифферента, – блеснул недавно подслушанным словечком Пиявка. – Бабки кому отдали? Ему. Вот ему и возвращать, а не вернет”. Да нет, вернет, куда он денется.