Один шаг между жизнью и смертью - Андрей Воронин

Он сунул сигарету в угол рта и чиркнул зажигалкой. Узбек вынул из наплечной кобуры тяжелый армейский “кольт” и прицелился в приземлившегося на дорожке воробья.

– Кх, – сказал он, имитируя сильную отдачу. Воробей сорвался с места и упорхнул.

– Мимо, – прокомментировал Пиявка, раскуривая сигарету. – Не будет из тебя путного быка. И в карты ты играешь, как тетя Дуся… Что ты в зоне будешь делать, а, Узбек? Очком торговать?

– Не, – лениво ответил Узбек, нисколько не обидевшись на оскорбительные намеки приятеля. – Я буду по вечерам на шконке пахану романы травить, как Клоун баб полосовал.

Он все еще вертел в руках вороненый “кольт”, любуясь игрой солнечных бликов на его плоскостях и гранях.

В тот момент, когда он собрался вернуть оружие в кобуру, от ворот донесся какой-то шум.

Охранники выскочили из беседки без лишней спешки, но достаточно быстро: Граф не любил незапланированных инцидентов и нерасторопных подчиненных.

К решетке ворот со стороны улицы приклеился какой-то тип, с виду напоминавший бомжа. Это был довольно крупный, но совершенно опустившийся мужик в рваном, когда-то бежевом плаще, от которого несло так, словно он год провалялся в бачке с пищевыми отходами. На голове, почти полностью скрывая лицо, криво сидела невообразимо грязная фетровая шляпа. Обладатель этого “костюма”, по всей видимости, просто потерял равновесие, проходя мимо ворот, и теперь пытался вернуть утраченное, судорожно цепляясь ободранными руками за прутья и чугунные завитки. От этих попыток ворота ходили ходуном, издавая грохот и лязг, становившиеся все громче по мере того, как чертов алкаш продолжал упорно сопротивляться земному притяжению.

– Во, блин, явление, – удивленно протянул Пиявка. – Я думал, такие козлы уже повывелись. Как его сюда занесло?

– На джипе приехал, – сказал Узбек, не подозревая, что угадал. – Щас разборки клеить будет.

Услышав их голоса, пьяный встрепенулся, приподнял голову, окинул их долгим расфокусированным взглядом из-под обвисших полей шляпы и вдруг принялся хрипло орать. Пиявка даже не сразу сообразил, что бродяга пытается петь.

– Я ухожу!.. – надсадно вопил он. – Сказал мальчишка!.. Ей! Сквозь грусть…

– Эй, – предостерегающе сказал Пиявка, торопливо направляясь к воротам. – Эй, мужик, вали отсюда!

– Но ненадолго! – не обращая на него никакого внимания, продолжал надрываться пьяный. – Я обязательно вернусь!

На последнем слове он снова потерял равновесие, пальцы, сжимавшие прутья решетки, разжались, и он тяжело рухнул на землю, скрывшись из виду за нижним краем ворот, закрытым сплошным металлическим листом. Ворота содрогнулись, издав громкий лязг.

– Ушел совсем, – послышалось откуда-то снизу. – Не встретив первую.., весну…

Охранники наконец добежали до ворот и остановились в нерешительности. Граф приказал быть начеку и ни под каким видом не открывать ворота – ни почтальону, ни участковому, ни черту, ни дьяволу. Тем не менее этот кошачий концерт нужно было как-то прекратить: вряд ли он доставит Графу удовольствие, да и соседи снова начнут шептаться”.

Покрытые коркой грязи пополам с засохшей кровью ладони появились из-за нижнего края ворот и вцепились в прутья. Пальцы напряглись, ворота снова заходили ходуном, и между вцепившимися в решетку ладонями неторопливо взошла сначала грязная шляпа, а за ней и серая от въевшейся грязи небритая физиономия. Подбородок у бомжа был квадратный, волевой, и Пиявка, в свое время обожавший книги Джека Лондона, болезненно поморщился: он не любил конченых людей.

– Домой пришел, – миролюбиво сообщила физиономия заплетающимся языком и немедленно снова перешла на крик. – В солдатском!.. Цинковом!..

Гр-р-робу!!!

– Ну ты, козел, – сказал Пиявка, когда вокалист по ту сторону ворот сделал паузу, чтобы немного подышать и окончательно утвердиться на подгибающихся ногах. – Давай, вали отсюда. Чего разорался? На вот, возьми и проваливай, – он просунул сквозь прутья несколько смятых купюр, – попей пивка.

Пьяный уставился на деньги так, словно видел их впервые.

– Мне? – спросил он. – Деньги? Я в Афгане… Я кровь проливал, а ты мне – пиво?! – он опять орал во всю глотку. – У меня душа песни просит, а ты мне – пиво?! Наши ребята.., там.., все!!! А вы тут.., пиво?! А ну выходи, душманская харя, я тебе зубы посчитаю!

– Слышь, мужик, – вмешался в разговор Узбек, – кончай гнилой базар. Бери бабки и иди. Хозяин не любит, когда шумят. Тебе что, неприятности нужны?

– Неприятности? Какие неприятности? Я петь хочу! У них, видите ли, х-хозяин… За кого я кровь проливал?!

Раздражительный Пиявка потянул из кобуры пистолет. Узбек схватил его за руку.

– Ты что, охренел? Среди бела дня, на улице… На хрена нам жмурик? Что мы с ним делать будем?

Пьяный снова принялся орать какую-то чушь. Пиявка в бессильной ярости покосился через плечо на дом, ожидая, что вот-вот откроется окно хозяйского кабинета и Граф ледяным тоном осведомится, что происходит. Ворота громыхали и лязгали. Ситуация складывалась неприятная и, более того, унизительная. Какой-то вонючий бомж вытворял что хотел, пользуясь своей безнаказанностью.

– Уйди отсюда, мужик, – все еще довольно миролюбиво, но уже с оттенком угрозы сказал Узбек. – Я сейчас в ментовку позвоню, будешь, блин, на нарах песни петь.

– Ну и звони, – прервав очередную руладу, неожиданно спокойно сказал бомж. – У меня там все ребята знакомые, они меня уже и не берут…

И он снова принялся орать.

– Вот козел, – сказал Узбек Пиявке. – Чего с ним делать-то?

– Я знаю, что с ним делать, – решительно заявил Пиявка, отпирая замок. – Урою сучару, по земле размажу…

– Погоди, – испугался Узбек, – Граф же не велел ворота открывать!

– Он не велел никого пускать, – отмахнулся Пиявка. – Что же нам теперь, целый день это кукареканье слушать?

– И будете слушать, – сказал пьяный. – Голубые береты!.. И крылья парашютов!..

Пиявка с лязгом отпер замок и потянул на себя тяжелую створку ворот. Пьяный поехал на него вместе со створкой, неожиданно выпустил прутья, покачнулся, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, и в следующее мгновение Пиявка вдруг с мучительным хрипом повалился на асфальт подъездной дорожки, обхватив руками сломанную гортань. Он судорожно перебирал ногами в новеньких кроссовках и вдруг затих.

Узбек выпучил глаза и нерешительно потянулся к кобуре. Он все еще не мог поверить в происходящее. Оно казалось ему какой-то нелепой случайностью, миражом, небылицей из разряда тех, что рассказывают после второй бутылки, когда уже никто никого не слушает и все за столом галдят вразнобой, стараясь перекричать друг друга. Пьяный бомж не мог представлять никакой опасности для двоих здоровых, накачанных, вооруженных, уверенных в себе боевиков, привыкших наводить трепет на пол-Москвы. Легче было поверить в то, что с Пиявкой случился какой-то странный припадок.