Всешутейший собор - Лев Бердников

Интерес в этом отношении представляет издание «Ето не для нас», отпечатанное в типографии И.К. Шнора в 1790 году. Его открывает аллегорическая гравированная заставка с «изображением порока», выполненная по рисунку Зяблова. Далее следует пояснительный текст Струйского:

Примечательно, что на титульном листе издания указана и его цена. Она смехотворно низка и составляет 3 копейки. То есть совершенно очевидно, что автор рассчитывал здесь на самую широкую аудиторию. Однако, как видно, все коммерческие усилия Струйского остались втуне. Читатель упорно не желал покупать его вирши, даже «сдобренные» первоклассными гравюрами. Все это позволяет уточнить традиционные представления о Струйском как о литераторе, печатавшем свои сочинения для самого узкого круга лиц: в камерного стихотворца он превратился вовсе не по своей воле и, кажется, до конца так и не смирился с этим.

Документально установлено: первые книги в Рузаевской типографии начали издаваться в 1792 году. Струйский закупил за границей дорогостоящее полиграфическое оборудование и привлек к печатанию своих крепостных крестьян, чьим талантом, волей и мастерством и создавались эти шедевры типографического искусства. Первостепенное значение он придавал иллюстрациям и часто сам выступал в качестве автора их сюжетов. В его изданиях мы видим гравированные резцом и лависом изображения масок и стрел, входа в ад и цербера, сфинкса и гарпий, возрождающегося из пепла феникса и пораженного молнией дракона, лиру с венком из цветов, фурию и гарпию и т. д. Вообще тиснение его книг было доведено до лучшего в то время в России искусства. И обращали они на себя внимание именно своим внешним видом.

Напрашивается любопытная параллель. Дело в том, что гипертрофированное внимание Струйского к полиграфическому облику и художественному оформлению изданий было характерно для щегольской книжной культуры XVIII века, носившей ярко выраженный пародийный характер. Этому нисколько не противоречит то, что сам Николай Еремеевич щеголем вовсе не был. По отзывам современников, одевался он по меньшей мере странно: «носил с фраком парчовый камзол, подпоясывался розовым кушаком шелковым, обувался в белые чулки, на башмаках носил бантики и длинную повязывал прусскую косу». Более того, вослед И.П. Елагину, А.П. Сумарокову, А.А. Ржевскому и другим литераторам он в духе времени бичевал вертопрахов-петиметров именно за их приверженность к чисто внешнему, наружному лоску. Так, в своем «Наставлении хотящим быти петиметрами» Струйский, перепевая своего кумира Сумарокова (что, кстати, сказалось и в названии послания), пытался говорить об этом со всей определенностью:

Он, конечно же, тоже уничижительно называет щеголей «невеждами», и это в полной мере отвечает представлениям эпохи об их отношении к книге и книжной культуре[6].

Писатель В.С. Пикуль в своем очерке «Шедевры села Рузаевки» приводит слова, якобы сказанные Струйским: «Книга создана, чтобы сначала поразить взор, а уж затем очаровать разум». Но, подчеркивает Пикуль, Николай Еремеевич, этот «ничтожный и жестокий графоман», разума никак не очаровывал, зато «поразить взор оказался способен». Струйский придавал такое значение издательскому делу, что свято верил в прямую зависимость восприятия литературного произведения от… способа обреза бумаги, на котором оное печаталось. Не случайно он хвастался именно изяществом своих изданий. До нас дошло его книготорговое объявление, помещенное в конце января 1790 года в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Против Гостинаго двора в книжной лавке под № 22 вступили в продажу сочинения Струйскаго: Елегия к Купидону, писанная ко утешению друга во вкусе Овидия, цена в бумажке в золотом обрезе 50 к. Наставления хотящим быти петиметрами, в золотом обрезе 50 к. Его ж Струйскаго сочинения Еротоиды, в 24 песнях в 16 долю листа Анакреонтовым стопосложением писанные, цена в бумажке в золотом обрезе 1 р. 25 к. Все оное на самой лучшей Голландской бумаге, а при Еротоидах два виньета лучших граверов». Вот как отозвался о сочинениях, подготовленных и выпущенных Струйским, литератор М.А. Дмитриев: «Шрифт прекрасный, чистый и красивый: александрийская клееная бумага и прекрасно вырезанные на меди виньеты. Едва ли какая книга того времени была выдана так чисто, красиво и даже великолепно».

Струйский достиг вершины полиграфического совершенства своих опусов, печатал оригинальнейшую типографскую продукцию: на шелке, на атласе, в гравированных рамках, золотым тиснением и т. д. Его издания, которые за их «внешность» привлекали внимание самой императрицы Екатерины II, производили впечатление только на иностранцев, не знавших русского языка. Знаменательный факт: за рачение в книгоиздании монархиня жаловала Николая Еремеевича бриллиантовыми перстнями, но современниками это было истолковано как своего рода аванс – знак высочайшей просьбы, «чтобы он более стихов не писал» (Н.А. Тучкова-Огарева). Убожество текста и роскошь убора книги создавали вопиющий диссонанс. Не случайно и современные исследователи предпочитают вовсе умалчивать об успехах Николая Еремеевича на ниве словесности, аттестуя его лишь «деятелем российского книгопечатания». Богатство внешнего оформления издания в сочетании с нищетой мысли содержавшегося в нем текста разрушало особую гармонию, присущую книге как феномену культуры. Не о том ли писал В.Г. Белинский: «Видеть изящно изданною пустую книгу так же неприятно, как видеть пустого человека, пользующегося всеми материальными благами жизни»? И хотя сам Струйский ни в коей мере не осознавал своей связи с «кодексом» книжной культуры щеголей, тезис петиметров о необходимости «прельщаться и прельщать наружностью» оказался в полной мере реализованным в его издательской практике.