Роза Марена - Стивен Кинг

— Я рада, что ты пришел, — сказала она.

10

Они медленно шагали к востоку вдоль Лейк-драйв, и сильныйтеплый ветер дул им прямо в лицо. Когда он слегка обнял ее за плечи, онаблагодарно улыбнулась ему. До озера оставалось еще около трех миль, но Розиказалось, что, если он не уберет руку с ее плеча, она может идти, идти и идтивот так вот, пока они не доберутся до самого озера. А потом пройти и черезозеро, спокойно переступая с гребня одной волны на гребень другой.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он.

— Так просто, — ответила она. — Хочется улыбаться, вот иулыбаюсь.

— Ты действительно рада, что я пришел?

— Да. Прошлой ночью я почти не спала. Все время думала, недопустила ли я ошибку. Наверное, я все-таки допустила ее, но… Билл?

— Я здесь.

— Я поступила так, потому что отношусь к тебе лучше, чем клюбому другому мужчине в мире, со мной ничего похожего не происходило за всюжизнь, к тому же все случилось так быстро… Пожалуй, я совсем сошла с ума, разговорю тебе об этом. Он крепче прижал ее к себе.

— Ты не сошла с ума.

— Я позвонила и приказала тебе держаться от меня подальше,ибо происходит нечто… возможно, происходит нечто неприятное, и я не хочу, чтобыты пострадал из-за меня. Ни за что. И до сих пор думаю так же.

— Это все Норман, да? Как у Бейтс. Надо понимать, онвсе-таки продолжает тебя разыскивать. И объявился где-то поблизости.

— Мое сердце подсказывает, что он здесь, — поправила егоРози, осторожно подбирая слова, — и нервы с ним соглашаются, но я не уверена,что могу доверять своему сердцу — оно столько лет прожило в страхе, — а чтокасается нервов… нечего и говорить.

Она бросила взгляд на часы, затем перевела его на киоск,продававший сосиски. Рядом на полоске травы стояло несколько скамеек, исидевшие на них секретарши сосредоточенно поглощали бутерброды.

— Не желаете ли угостить даму хот-догом длиной в фут сквашеной капустой, красавчик? — спросила она. Возможная отрыжка, как следствиеподобного ленча, показалась ей вдруг самой незначительной вещью в мире. — Впоследний раз я ела его в далеком детстве.

— Думаю, организуем.

— Мы можем сесть на скамеечку, и я расскажу тебе о Нормане,как у Бейтс. А после этого ты сам решишь, согласен ли иметь со мной дело. Еслитебе больше не захочется видеть меня, я пойму…

— Рози, я никог…

— Не говори ничего. Не говори, пока я не расскажу тебе оНормане. И лучше поешь до того, как я начну, потому что потом ты, скорее всего,потеряешь аппетит.

11

Минут через пять он вернулся к скамейке, на которую онасела. Он бережно нес поднос с двумя футовыми сосисками и двумя бумажнымистаканчиками с лимонадом. Она взяла сосиску и лимонад, поставила стаканчик наскамейку рядом с собой, затем серьезно посмотрела на него.

— Полагаю, ты должен прекратить подкармливать меня. Не то япочувствую себя, как беспризорный ребенок с плаката ЮНИСЕФ.

— Мне нравится угощать тебя, Рози, — заявил он — Ты слишкомхудая.

«Да-а, Норман утверждал совсем иное», — подумала она, однакосейчас подобное замечание вряд ли оказалось бы к месту. С другой стороны, онане знала, какая реплика была бы уместной, и стала вдруг вспоминать глупыедиалоги персонажей идиотских телешоу вроде «Мэлроуз-плейс». В данной ситуациией, несомненно, пригодилось бы что-нибудь из их репертуара. «Какая я дура,забыла привести с собой сценариста». Так и не найдя, что скачать, она, наморщивлоб и плотно сжав губы, посмотрела на огромную сосиску и кончиком указательногопальца стала проделывать дырочки в булочке, словно в этом состоял некий древнийпредваряющий пищеварение ритуал, передаваемый в семье из поколения в поколение,от матери к дочери.

— Ты обещала рассказать мне о Нормане, Рози.

— Да-да. Дай мне придумать только, с чего начать.

Она откусила кусочек сосиски, наслаждаясь вкусомпощипывающей язык кислой капусты, сделала глоток лимонада. Ей пришло на ум, чтоБилл, выслушав ее историю до конца, не захочет больше знать ее, не почувствуетничего, кроме ужаса и отвращения, к женщине, которая столько лет жила с такимчудовищем, как Норман, но волноваться из-за этого не имело смысла. Вернее, былоуже слишком поздно. Она раскрыла рот и заговорила. Совершенно неожиданно длянее голос зазвучал уверенно, и это ее успокоило.

Рози начала рассказывать о пятнадцатилетней девочке, которойпоказалось, что она необычайно красива с повязанной в волосах розовой лентой, отом, как эта девочка однажды вечером пошла на матч двух университетскихбаскетбольных команд, потому что заседание клуба «Будущие хранительницысемейного очага», где она должна была участвовать, в последнюю минуту отменили,и ей пришлось чем-то занять два часа, пока за ней приедет отец, чтобы забратьиз школы. Возможно, призналась она, ей просто хотелось, чтобы люди увидели,какая она красивая с той розовой лентой, а школьная библиотека уже закрылась.На верхних рядах трибун рядом с ней сел юноша в спортивной куртке, крепкого телосложенияширокоплечий парень, студент, которому следовало находиться там, на площадке,среди игроков. Он бы тоже гонялся за мячом, если бы его прошлой зимой невышибли из команды за драку. Рози продолжала говорить, удивленно слушая, как сгуб срываются все те слова, которые, как она думала, уйдут невысказанными вмогилу вместе с ней. Правда, о теннисной ракетке она умолчала, эта частьистории будет похоронена вместе с ней, однако больше ничего нескрыла-рассказала, как Норман кусал ее в течение медового месяца, как онапыталась убедить себя в том, что это любовные игры, поведала о выкидыше, прикотором ассистировал Норман, о коренном отличии между ударами в лицо и ударамив спину.

— Поэтому мне приходится то и дело бегать на горшок, —добавила она, нервно улыбаясь собственным рукам, — но это проходит.

Рози рассказала о том, что в первые годы брака муж частоприжигал сигаретным окурком или зажигалкой кончики ее пальцев на руках илиногах; смешно, конечно, но подобные пытки прекратились, когда Норман бросил курить.Она поведала Биллу о той ночи, когда Норман вернулся с работы, молча уселсяперед телевизором, по которому показывали новости, держа поднос с нетронутымужином на коленях; о том, как он отставил поднос в сторону, когда ведущийпрограммы теленовостей Дэн Радер исчез с экрана, и принялся тыкать ее остриемкарандаша, подвернувшегося под руку. Он колол ее с таким ожесточением, что накоже оставались черные точки, похожие на родинки, но все-таки недостаточносильно, чтобы выступила кровь. Рози сказала, что довольно часто он причинял ейгораздо большую боль, но никогда ей не было так страшно, как в тот раз.Наверное, из-за его молчания. Она пыталась говорить с ним, спрашивала, чтослучилось, но он не проронил ни слова — просто шел за ней, когда она пятилась(боясь бежать; бегство стало бы зажженной спичкой, брошенной в бочку спорохом), не обращая внимания на ее вопросы, на ее протянутые руки срастопыренными пальцами. Он продолжал колоть ее руки, плечи, верхнюю частьгруди — в тот вечер на ней был легкий свитер с неглубоким вырезом — остриемкарандаша, издавая слабые пыхтящие звуки каждый раз, когда заточенный кончиккарандаша вонзался в ее кожу. В конце концов она забилась в угол, прижалаколени к груди и обхватила руками голову, а он опустился перед ней на колени ссерьезным, почти сосредоточенным выражением лица и все колол и колол еекарандашом, пыхтя: «Пуфф! Пуфф! Пуфф!» Рози призналась Биллу, что поняла тогда:муж собирается убить ее, она станет единственной за всю историю человечестваженщиной, принявшей смерть от простого карандаша «Монгол» 2… а она снова иснова напоминала себе, что ни в коем случае не должна кричать, ибо крик можетпривлечь соседей, а ей не хотелось, чтобы ее обнаружили в таком виде. Нехотелось, чтобы ее нашли еще живой. Затем, когда она почувствовала, что вот-вотзакричит, несмотря на все усилия сдержаться, Норман неожиданно оставил ее впокое и заперся в ванной. Он пробыл там очень долго, и Рози сказала, чтособралась было убежать тогда — просто выскочить за дверь и броситься куда глазаглядят — но на дворе стояла ночь, и муж находился дома. Если бы, выйдя изванной, он обнаружил, что она пропала, то погнался бы за ней, поймал инаверняка убил, это она знала точно.