Погружение в отражение - Мария Воронова

– Хорошо, – перебила Ирина, – а у вас с ним не было конфликтов?

Она выяснила, что комсорг работал как раз в ремонтном цеху, из которого обреченная лодка вышла в свое последнее плавание, и то, что именно этому молодому человеку доверили занять должность секретаря комсомольской организации, косвенно подтверждало правоту Алексея. Парню обещали карьеру в обмен на молчание, и он отрабатывает авансы на все сто.

– Нет, – сказал комсорг веско, – несмотря на разность позиций, прямых конфликтов не было.

– А производственные разногласия?

– Нет, – быстро произнес комсорг, – нет, никаких. Да и какие там производственные разногласия, о чем вы? Я инженер, а он – вертолетчик.

– Ну не гуманитарий же, – улыбнулась Ирина, – вероятно, в высшем военном училище ему преподавали технические дисциплины?

– Вероятно. Но не на таком уровне, чтобы спорить с компетентными людьми.

Ирина пожала плечами.

– Если каждый дилетант будет указывать… – протянул комсорг.

Она улыбнулась. Недальновидно выражаешься, мальчик. У нас вообще-то целая орда дилетантов, которая всем все указывает. Как судить, как ремонтировать корабли, как лечить людей, как жить и что думать. Называется эта орда КПСС.

– Раз вы исполняете обязанности Алексея Ильича, то можно предположить, что вы были его ближайшим соратником?

– Нет!

– Ну как же? Раз вам доверили высокий пост, значит, вы самый достойный и лучше других знаете комсомольскую работу на предприятии.

Комсорг не стал возражать, скромно потупился и развел руками.

– Может быть, вы готовы нам что-то сообщить? – мягко спросила Ирина. – Что-нибудь важное для подсудимого? Не просто формальную характеристику, а факты?

– Я вас не понимаю.

– Подсудимый, возможно, вы хотите что-нибудь спросить у свидетеля? – повернулась она к Еремееву. – Пожалуйста, вам предоставлена такая возможность.

Алексей Ильич внимательно посмотрел на нее.

– Вопросов нет, – сказал он после долгой паузы.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Все так, как он говорит.

Милиционер, отправленный за Ижевским, вместо великого следователя привез информацию, что Глеб лежит в институте Поленова с сотрясением мозга.

«Может, и правда, – фыркнула Ирина, объявляя короткий перерыв, – вчера в отчаянии бился башкой о стену, вот и заработал сотрясение. Ну пусть отдохнет пока на больничной койке. События принимают такой оборот, что мы и без него обойдемся, а ему вскоре потребуются силы. А не обратиться ли мне, кстати, туда? Там директор – лучший друг Наташиного папочки, академик и лауреат и так зацеловал меня на ее свадьбе, что теперь, как честный человек, обязан сделать мне срочную экспертизу подсудимого».

Дозвонившись до академика, она приготовилась долго объяснять ему, кто такая, но оказалось, что он прекрасно ее помнит. После лавины малоприличных комплиментов и прозрачных намеков на новую порцию поцелуев академик предложил сегодня после заседания доставить Еремеева в институт, где ему сделают рентген и электронейромиографию. На основании одного только осмотра он ставить диагноз поостережется, потому что данные, основанные на субъективных ощущениях и произвольных действиях пациента, судебно-медицинской квалификации не подлежат, зато результаты обследования все покажут точно.

Завтра с утра он подскочит в суд и даст показания, если надо. «Вы, Ирочка, главное, бумаги правильно оформите, а за мной не заржавеет».

С грустной мыслью, что бумаги – это наше все, Ирина села за пишущую машинку, но Лестовский не дал ей спокойно напечатать постановление.

– Ирина Андреевна, вы когда собираетесь сворачивать этот цирк? – спросил он, грозно над ней нависнув.

– Простите?

– Когда вы прекратите этот детский сад?

Ирина огляделась. Сухофрукта в кабинете не было, он решил использовать свободную минутку, чтобы накуриться, вот Лестовский и осмелел.

– Это же уму непостижимо, что вы творите! Вот уж не думал я, что в советском суде безнаказанно проходят подобные выверты!

Ирина с грохотом перевела каретку пишущей машинки, которая зазвенела, как трамвай.

– Слушайте, Лестовский, а вы кто? Вы юрист? Эксперт? Наблюдатель ООН? Инструктор ЦК?

– Что?

– Вы откуда взяли, что можете решать, где цирк, а где не цирк? Кто вас наделил такими полномочиями?

– Я известный, между прочим, журналист!

– Вот именно, Лестовский! Жур-на-лист! – произнесла Ирина по слогам. – А вовсе не истина в последней инстанции.

Лестовский выпрямился:

– Да, я солдат идеологического фронта! И не могу спокойно наблюдать, как вы попираете социалистическую законность.

– На сегодняшний день ее попрали только вы вашим пасквилем.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Все вы прекрасно знаете, раз побоялись подписать свой гениальный опус, – Ирина заставила себя язвительно рассмеяться, – ох, нелегко держать идеологический фронт с такими трусливыми солдатами. В общем, так, товарищ Сергеев, или как вас там. Для контроля и оценки работы судьи существует председатель суда. Он решает, где судебное следствие, а где выверты, а ни в коем случае не вы. Ваша задача – решить, виновен Еремеев или нет, и на этом ваши полномочия исчерпываются. Все. Идите дальше пишите книги, морочьте женщинам головы своими фантазиями об идеальной жене. И, кстати, если не хотите, чтобы на вас орали «Где ты шлялся?» – просто не шляйтесь.

– Ирина Андреевна, я вам не мальчик…

– А я не девочка. Все, Лестовский. Не мешайте работать.

– А вы читали мою книгу? – Владлен Трофимович вдруг почти по-человечески смутился.

– Ну да, читала. Хорошая книга.

– Спасибо.

– Пожалуйста, дайте мне спокойно напечатать постановление.

Тут в кабинет вошел милиционер и доложил, что мальчика-свидетеля нигде нет. Он вчера не ночевал дома, встревоженные родители уже обращались в районное отделение, но там их отфутболили, предложив подождать три дня, пока мальчик нагуляется и сам вернется.

Ирину затошнило. Наверное, она изменилась в лице, потому что Лестовский быстро налил воды в чашку и подал ей.

А если мальчик мертв, и виновата в этом она?

Конечно, Ижевский не может допустить, чтобы парень появился в суде. Он совсем еще ребенок, и даже будь патологическим лгуном, все равно проговорился бы на свидетельском месте. Его показания не вызвали бы доверия, за ниточку бы потянули, и на другом конце, вот сюрприз, обнаружился бы кто-то из верхушки НПО или сам Ижевский.

Остается надеяться, что свидетеля просто где-то спрятали. Очень хочется в это верить, потому что иначе она всю жизнь не простит себе, что догадалась слишком поздно и не проигнорировала ходатайство адвоката.