Кровавый приговор - Маурицио де Джованни

Она решила, что поступит, как велит ей сердце. Она примет решение, когда увидит, как Аттилио выходит на сцену своей походкой короля, которая так хорошо ей знакома.

В театр!

На последнее представление.

Ричарди и Антониетта сидели в партере, на боковых местах, но близко к сцене. Комиссар желал, чтобы девочка хорошо видела лица и Ромора, и супругов Серра. Он надеялся, что Руджеро будет сидеть близко к своей жене, которая, как всегда, заранее заказала себе ближайшую к сцене ложу.

Он плохо представлял себе, чего ждать — каким может оказаться неверный поступок или ошибочная реакция. Он вычислил виновного, и тут не могло быть ни малейшей ошибки. Но у него были только косвенные улики и ни одного доказательства.

Ричарди мог лишь надеяться, что убийца ошибется и единственная возможная свидетельница, Антониетта, укажет на него. Он знал, что из-за умственной отсталости девочки ее свидетельство нельзя будет использовать в суде. Но этого свидетельства может хватить, чтобы убийца потерял голову. Ричарди уже не раз видел такое.

Он втянул голову в плечи, чтобы стать незаметным в полумраке партера. Входя в зал, он заметил трех одетых в штатское людей из отряда Майоне — Камарду, Чезарано и Ардизио. Места, которые они занимали, были выбраны хорошо. Сам бригадир сидел рядом со сценой, во втором ряду, и скрывал свое лицо шляпой и поднятым воротником пальто. Ричарди поднял взгляд на ложу именно в тот момент, когда в нее входила Эмма. Она была красивей, чем когда-либо, но в ее глазах были видны неуверенность, боль и усталость. Она пришла одна.

Через несколько минут комиссар заметил в тени сзади Эммы трудно различимую фигуру. Это профессор, подумал он. Майоне взглядом подал знак Камарде, тот кивнул и вышел из зала. Ричарди понял, что бригадир велел своему подчиненному следить за дверью ложи и быть готовым на случай, если события станут развиваться стремительно. Майоне сегодня великолепен. Блестящая работа!

Свет погас, раздались аплодисменты. Актеры были готовы к выходу — и те, кто ждет за занавесом, и те, кто в зале. Все готовы к последнему представлению.

Комедия началась с монолога главного героя. Ричарди узнал исполнителя: тот накануне вечером бросил несколько резких слов брату главы труппы. Хотя внимание комиссара было занято другим, он почувствовал магнетическую силу этого актера, который сразу же покорил публику. Антониетта смотрела в одну точку перед собой и продолжала бормотать какие-то бессмысленные слова. Свет, горевший на сцене, частично освещал и партер, и это позволяло Ричарди видеть как Эмму, так и Руджеро. Молодая женщина вцепилась в бортик ложи, ее руки побелели, лицо исказилось от напряжения: она чего-то ждала. Ее муж был неподвижен, как манекен, и его лишенное эмоций лицо было похоже на маску.

После монолога на сцену вышла исполнительница главной женской роли, безобразная внешне, но игравшая очень хорошо. Ричарди догадался, что это, должно быть, сестра главы труппы: актриса была очень похожа на драматурга. У него в голове мелькнула мысль, что семейное театральное предприятие — это, должно быть, выгодно: большая экономия средств. Публика веселилась, дуэт был блестящий, ритм хороший, реплики — короткие и резкие, приправленные эротикой. Смеялись все, кроме мужа и жены Серра, полицейских и еще Антониетты, погруженной в собственные видения.

В какой-то момент, сразу после того, как закончился обмен репликами, на сцену вышел Ромор. Главный герой встретил его ядовитой насмешкой, которая вызвала у публики громкий хохот. Ричарди вспомнил слова актера о нелюбви к нему исполнителя главной роли и понял, что Ромор был прав. Три девушки, сидевшие впереди комиссара, позабыли о своих спутниках, стали что-то шептать одна другой и нервно посмеиваться. У Ромора была свита поклонниц. Когда в зале снова стало тихо, актер сделал шаг вперед и приготовился произнести свою реплику. Но тут случилось нечто неожиданное.

Еще из-за кулис, ожидая своего выхода, Аттилио увидел, что знакомая ложа в первом ряду снова занята. Этого давно не случалось, и он уже привык к неуверенности, сомнениям и одиночеству. Как ягненок, отданный на заклание, он был вынужден каждый вечер, день за днем терпеть издевательства проклятого главы труппы, не имея ни возможности ответить, ни надежды отомстить.

Но сегодня, именно в последний вечер, Эмма вернулась: он видел ее. И она была одна, без подруги-прикрытия. Это могло означать только одно: она отбросила страх и условности общества, она решила исполнить свое обязательство и уехать с ним в новую жизнь. Сияя от счастья, он вышел на сцену. Пусть этот заносчивый шут в последний раз получит свое удовольствие; теперь это уже не важно.

Когда Аттилио появился на сцене, Эмма вытянулась вперед так, что почти перегнулась через бортик ложи. Она смотрела на сцену, но мысли ее были обращены внутрь себя. Она искала в душе отголосок страсти, которую, ей казалось, чувствовала еще четверть часа назад, но не находила ничего. Мужчина, которого она недавно любила больше всех на свете, вдруг показался ей незнакомым. Она ясно увидела, что больше ничего не значит для этого человека, и мгновенно поняла, что у их близости не было будущего. Не это ли Кализе увидела в картах в последний раз? — подумала Эмма. И вдруг услышала в партере голос гадалки — как раз в тот момент, когда вспомнила о ней!

Руджеро, стоявший за спиной у Эммы, сделал шаг вперед и протянул руку к карману сюртука.

Ричари сначала решил, что видит призрак. Стараясь следить за реакциями Эммы и контролировать каждое, даже малейшее, движение Руджеро, он перестал обращать внимание на сцену и партер. Публика молча ждала реплику, актеры играли замешательство, вызванное появлением Ромора. И вдруг ясно прозвучал голос, который комиссар сразу узнал, — голос призрака Кармелы Кализе. Он мгновенно повернулся на этот звук и увидел такое, что похолодел от ужаса.

Антониетта встала со своего места. Она выгнулась назад, отчего казалась еще меньше, немного искривила ноги, наклонила голову под почти неестественным углом. Левая ее рука бессильно висела вдоль тела, правая как будто начала неясное по смыслу движение, словно прогоняла кого-то или что-то, отстраняла от себя. Тупое, бессмысленное лицо стало печальным. Казалось, девочка была во власти какого-то ужасного воспоминания.

Из ее горла вырвался хриплый звук. И даже Ричарди, который привык ко всем возможным ужасам, не мог потом забыть слова, которые четко произнесла своим искривленным ртом никогда не говорившая раньше девочка: «Хосподь не купец, который плотит по субботам».

Все зрители повернулись к ней. Кто-то даже захлопал в ладоши, решив, что это часть представления. Актеры на сцене удивленно переглядывались.

Ромор шагнул вперед, прищурив глаза и прикрывая их рукой от света прожекторов, попытался рассмотреть что-то в партере, а потом произнес:

— Мама, это ты?

Ричарди, словно окаменев, глядел на призрак старухи, который с поразительной точностью изображала Антониетта. Его легкие как будто сжало тисками, и весь воздух вышел из них за один выдох.