Дорога соли - Джейн Джонсон

Джип остановился возле нашей машины, и из него вышли трое мужчин. Одежда на них, как и на Таибе, представляла собой странную комбинацию элементов Востока и Запада: джинсы с футболками, а на голове тагельмуст. Головной убор Таиба почти не закрывал лица, свисал свободно, а вот у этих людей сквозь щели в плотно намотанной ткани видны были только темные сверкающие глаза. Они что, прячут свои физиономии, чтобы их никто не узнал? Я внутренне напряглась, повернулась было к Таибу, собираясь что-то сказать, и с удивлением увидела, что лицо его сейчас плотно закрыто, как и у незнакомцев. Двое из них подошли ближе и обменялись с ним легкими поклонами и чем-то вроде сдержанного, осторожного рукопожатия. Точнее сказать, они просто коснулись ладонями и пальцами друг друга, что было совсем не похоже на горячие приветствия, которые я наблюдала в берберских поселениях. Третий держался позади, на расстоянии. Глаза его скользнули по мне, потом по Лаллаве. Он подождал, пока в разговоре наступит пауза, и резким, громким голосом что-то сказал Таибу. Тот небрежно махнул в мою сторону рукой, мол, просто туристка. Незнакомец как будто смягчился, кивнул, повернулся к джипу и стал что-то доставать из его задней части. Вытянув шею, я увидела там много больших канистр оливкового цвета. Он выгрузил три из них, получил из рук в руки деньги и тщательно пересчитал их, в то время как двое других помогали Таибу перелить топливо в бак нашего автомобиля. Потом все вежливо распрощались, эти трое уселись в свой джип и уехали.

— Да-а, такой заправочной станции мне еще не приходилось видеть, — со смехом сказала я, когда мы покинули гостеприимный оазис и помчались на юг.

— Вот так мы здесь и живем, — вполголоса отозвался Таиб.

Он уже распустил нижнюю часть тагельмуста, и теперь мне снова можно было любоваться его носом и подбородком. А также улыбкой. Да, он улыбался!

Я подозрительно посмотрела на него.

— Кто эти люди?

— Лучше не спрашивайте.

— Нет, я хочу знать. — Сперва я обиделась, а потом меня вдруг осенило: — Контрабандисты?

Он оторвал взгляд от дороги, на мгновение задержал его на моем лице, а затем снова уставился на дорогу.

— Если вам так угодно.

— Черт возьми, а где они берут топливо?

Таиб только пожал плечами, не собираясь отвечать на столь глупый вопрос, потом все-таки смилостивился.

— Алжир — один из крупнейших в мире производителей нефти. Повсюду есть трубопроводы, огромные нефтеперегонные заводы. Если где-то пропадет несколько несчастных баррелей…

Значит, контрабандное топливо. А за воровство в этой части света, похоже, полагается расстрел. Если поймают.

— А что, алжирская граница уже близко? — спросила я, помолчав.

— Мы давно ее пересекли.

— Что-о?

Я потрясенно смотрела на него, с неожиданной дрожью вспомнив о том, что в бумагах отца упоминалась Абалесса.

— Но я не видела никакой границы, контрольно-пропускного пункта или еще чего-нибудь в этом роде.

— Из Марокко в Алжир законным путем попасть невозможно. С девяносто четвертого года граница закрыта. Вообще-то связи между нами затруднены еще со времен так называемой войны в песках, это шестьдесят третий год.

— Фантастика, прямо как у Толкина!

Он слегка улыбнулся.

— Скорее всего, война была из-за нефти, и пески здесь ни при чем. Но ведь так происходит всегда, верно? Сейчас вот войны нет, но ситуация все равно напряженная. Обе стороны стараются держать границу на замке, но протяженность ее — тысяча восемьсот километров, патрулировать невозможно, нужны колоссальные человеческие ресурсы, я уж не говорю про деньги. Обе страны стараются следить, чтобы границу не нарушали. Существуют армейские блокпосты с мощными подзорными трубами, биноклями и прочей техникой, но народ все равно каждый день проскальзывает туда-сюда: люди из Полисарио,[59]контрабандисты, беженцы, кочевники.

— А что с нами сделают, если обнаружат? — дрожащим голосом спросила я.

У меня перед глазами уже сам собой возник образ переполненной, кишащей крысами алжирской тюремной камеры. Я не ожидала, что мы вляпаемся так серьезно, и уже заранее скулила.

— Простите меня. Но посмотрите вокруг, это же пустыня. Нелепо предполагать, что в такой местности можно контролировать умозрительную линию, которую политики провели между двумя странами. Как можно владеть такой территорией? Это совершенно дикое пространство, оно принадлежит всем. Попробуйте перегородить колючей проволокой Атлантический океан и запретить рыбе пересекать ограждение, то же самое и будет.

Между тем песчаные горы вокруг становились все выше. Я задумалась о том, что же все-таки заставило меня ввязаться в это дело и поехать сюда. Скоро видимая дорога практически исчезла из виду, и начались неприятности. Таиб остановил машину, проворно выскочил из нее и слегка приспустил шины, но нас все равно швыряло то вправо, то влево, словно «туарег» пробирался по снегу. Мы проехали местность, где почву покрывала хрупкая корка глины, сквозь которую то здесь, то там пробивались острые стебли травы, потом преодолели подъем и вдруг оказались перед бескрайним морем неподвижных рыжевато-коричневых песчаных валов. Начались настоящие дюны, бесконечные, идущие до самого горизонта.

«Какая красота», — думала я, разинув рот, глядя перед собой и не в силах оторваться.

«Красота» — именно это слово сразу пришло мне в голову. Не безжизненность пустыни, несущая ужас и смерть, но именно ее красота поразила меня. Если ты родился в городе, то пустынность, безлюдье всегда поражают тебя своей красотой. Ведь есть же что-то бесконечно изысканное, необъяснимо изящное во всех этих копирующих друг друга изгибах, округлостях и складках. Глаза мои пробегали по изящным линиям, и, странное дело, страх мой куда-то пропал. Монотонное повторение одних и тех же плавных кривых, постепенные переходы от света к тени, чистые очертания одной дюны на фоне другой — все это странно успокаивало нервы. Периодичные, вторящие один другому узоры на минуту отвлекли меня от мысли о том, что посреди этого великолепного и, казалось бы, безжизненного пространства всякого излишне доверчивого и не готового встретить опасность человека подстерегают отчаяние и смерть. Очень вероятно, что это относится и к нам. Мне казалось совершенно удивительным, что мы находимся всего только в шести часах езды от относительно цивилизованных берберских деревень, где есть даже магазины, школы и бетонированные дороги.

Я не удержалась и поделилась этими мыслями с Таибом.

— Восемь часов на кват-кват,[60]но на верблюде или пешком больше недели, — заявил он.