Урочище Пустыня - Юрий Сысков

вертикальное положение на горизонтальное, рухнув в ворох постельного белья, расстеленного поверх мягчайшей перины на скрипучей железной кровати. Дальше все произошло само собой — жадно и нетерпеливо с ее стороны, чуть насторожено и не слишком настойчиво — с его. А когда объявший их жар немного спал он вновь попытался заговорить с ней. И снова ее ладонь преградила его уста, словно в этом старом заброшенном деревенском доме давным-давно были позабыты все слова и все они, образовав косяки фраз, целую вечность назад улетели в неведомые края.

— Мучительно хочется курить, — выдавил он из себя. И получил символическую пощечину, означавшую — «нет».

Как странно, думал Садовский, оказаться в этом невозможном, сотворенном каким-то неведомым магом срубе, в который проваливаешься, будто в бездонный колодец и летишь, потеряв счет часам и минутам до полного своего исчезновения. И тем более удивительно, непостижимо, что в этом гиблом, замороченном, кем-то проклятом месте, несмотря на все видимые страхи и опасения правит любовь. Ее незримое присутствие выдает лишь легчайшее, как дуновение ветерка, дыхание и игра чутких, почти благоговейных прикосновений. И это вовсе не иллюзия, не сон и не бред одинокого, истосковавшегося по женской ласке мужчины, понимающего, что даже самые сильные из нас, вдосталь побитые жизненными ветрами, огрубевшие и одичавшие нуждаются в подпитке нежностью любящей женщины. Принимая столь щедрый дар, он молил лишь об одном — чтобы это длилось как можно дольше. И было неважно, что за этим последует — горечь прощального поцелуя, возмездие Венеры или тупое вероломство зазубренного кухонного ножа. Мгновение за мгновением кто-то продолжал гладить и ерошить его волосы, ласкать губами, сжимать и покусывать плоть, словно возвращая его себе после долгой разлуки и пытаясь запечатлеть в тактильной памяти таким, каким он был здесь и сейчас — надолго, навсегда. А он лежал с воображаемой сигаретой во рту, наблюдал за поднимающимся к потолку воображаемым дымом и гадал, кто же та, что находится рядом, прижавшись к нему всем своим податливым, текучим, удивительно нежным, не имеющим четких границ телом. И что будет дальше.

А потом до его слуха донеся едва различимый, будто шелест сонных камышей с противоположного берега реки, отзвук: «Уходи». Он подчинился. И как околдованный, чем-то навеки опоенный побрел неизвестно куда, утопая в клочьях дремлющего над лесным разнотравьем тумана.

На раскопе он оказался лишь поздним утром.

— Ну что? — спросил Петрович.

— Там — ничего. А тут?

— Аналогично. Ночь прошла спокойно. Звонки в дежурную часть не поступали…

— Наши все на месте? Никто никуда не уходил?

— Все как обычно. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, показалось…

— Ну, тогда — за дело. Бойцы ждут…

Но работа как-то не заладилась. Одолевали мысли и воспоминания о событиях минувшей ночи. Ну вот, рассеянно думал Садовский, я и познакомился с хорошей, хотя и немного загадочной женщиной. Буду ухаживать за ней, поливать комплиментами, удобрять цветами и конфетами… Только вот не известно, где ее теперь искать, кто она и как выглядит. Может, уродина какая. Но это, в общем, и не важно. Главное, что женщина хорошая. Хотя, как уже отмечалось выше, и немного загадочная…

Он специально утрировал, опасаясь признаться даже самому себе, что несмотря на выработанный годами гомеопатический иммунитет к любви и к серьезным привязанностям отравлен ее чарами. Волшебница, кудесница, ворожея или просто ведьма. Все в ней есть — и обаяние ромашки, и отрешенность ковыли, и колючки чертополоха. Чем берет — непонятно. Но запомнилась вспышка ярко пережитого, блаженного почти до боли состояния, словно на какое-то мгновение тоска о несбыточном вдруг отступила и несбыточное — сбылось. Подаренный ею мир и совершеннейший покой оказался светел, свят и непреложен. И слишком короток, слишком обманчив, чтобы не понимать: наступит ночь и все это исчезнет, и в нем вновь закипит кровь и проснется непреодолимая тяга к ее темным прелестям, звериная тоска по сучьему теплу…

Покопавшись в земле, Садовский зачехлил саперную лопатку и направился в лагерь. У костра вовсю кошеварила затянутая в топик с рискованным декольте Аля.

«У нее, кажется, был ребенок. С него, с ребенка, и начнем», — решил Садовский.

— Ну как наш мальчик? — спросил он у поварихи.

— В смысле?

— Ну, растет?

— У меня девочка…

— А… Вообще-то, чтобы получилась девочка нужен сначала мальчик.

— Железная логика… А с мужем у меня все в порядке. Прошу не беспокоиться и не беспокоить…

«Да нет у тебя никакого мужа», — чуть было не сказал Садовский, но удержался, не сказал.

«Нет, не она», — подумал он, покосившись на ее декольте, из которого просилась наружу, как дрожжевое тесто из квашни, исполненная величия грудь. У его ночной шептуньи эта часть тела была не столь объемна и рельефна.

«Тогда кто»?

— Ты чего уставился? — вывела его из задумчивости Аля. — Не про тебя товар…

— Не мешай мне получать эстетическое удовольствие. Ты — отдельно, грудь — отдельно.

— Небось, осуждаешь?

Привычка к кокетству оказалась в ней сильнее напускной неприязни, которую она так старательно ему демонстрировала.

— Я еще не впал в старческий маразм. У меня нет потребности заседать в президиуме, делать замечания девчонкам по поводу слишком коротких юбок и ругать власть за удорожание проезда в общественном транспорте.

— Ну тогда полный порядок. А то я грешным делом тут подумала… Может, сгоняешь за кока-колой? Чтобы погасить пожар…

— Сегодня я немного нездоров. Как физически, так и финансово.

— Нужны деньги? Так я дам…

Прозвучало это несколько двусмысленно.

— Не надо. Гуляем на все! Да… Недолго же мы будем гулять, если на все…

— Кое-кто уже нагулялся. Кое-кому уже достаточно, — подходя к костру, сказала Юля. Выглядела она обычно — никаких голубоватых теней под глазами или обнадеживающих искринок в глазах.

— Не ревнуй, подруга, мне этот пустоцвет и даром не нужен, — усмехнулась Аля.

— Привет тебе, Дейенерис из дома Таргариенов, Кхалиси Дотракийского Моря, Матерь Драконов, трижды выжившая после шаурмы…

— Ты пьян?

Юля была явно не расположена к шутливому тону.

«Ну вот, — подумал он, — опять не с тех зашел».

А все почему? Женщина ждет продолжения со счастливым концом, мужчина — с открытой концовкой. Ждут они, как правило, разного.

— Из всех видов опьянения — алкогольного, наркотического, токсикологического или любого другого я выбираю опьянение любовью.

— Точно пьян. Это ты в деревне так наугощался, что до сих пор очухаться не можешь?

— Кто сказал?

— Петрович. Он тут объявил нам высшую степень боеготовности. И как-то так намекнул, что может быть этой ночью нам придется тебя выручать. Вижу ты сам справился…

— Я бы так не сказал…

Увидев, что дело близится к обеду, к ним