Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

поднялись наверх узнать, не хочет ли Элли горячего шоколада, и обнаружили тело. Как долго она оставалась одна – десять, пятнадцать минут? Что это – простое везение, самонадеянность или что-то еще?

Наблюдая за происходящим, Адам видит, как напротив останавливается автомобиль. Он сразу узнает его – шикарный «Ягуар E-type», принадлежащий Маршу.

Даже не раздумывая, он выбирается из машины и переходит улицу; Марш все еще сидит за рулем. Адам стучит по стеклу с пассажирской стороны. Щелкает центральный замок, и он забирается внутрь.

– Это детектив-констебль Куинн? – спрашивает Марш. Адам лишь кивает. Слишком уж пересохло во рту.

Марш смотрит в сторону дома, тихо матерясь про себя.

– Шеф? – наконец произносит Адам.

Марш оглядывается на него.

– Мне нужно вам кое-что сказать. Кое-что насчет прошлой ночи.

Глава 52

– Мать твою, Бишоп…

Марш произносит это с раздраженным вздохом.

Адам рассказывает ему о своем походе в бар. О том, как наткнулся там на Элли. Как они вместе двинули к ней домой. Особо в подробности не вдается, но и этого достаточно. Личные отношения с подчиненными строго наказуемы. Особенно теперь, когда она мертва.

– Мать твою… – снова говорит Марш. – Понадобятся твои официальные показания. Чтобы, по крайней мере, исключить тебя из числа подозреваемых, хотя сам знаешь: отдел профессиональных стандартов[30] тоже обязательно впишется. Им нужно будет надлежащим образом провести расследование, и кто знает, какое еще дерьмо выплывет наружу… – Он пристально смотрит на Адама. – О каком еще дерьме мне нужно знать, старший детектив-инспектор Бишоп?

Адам печально качает головой.

– Больше ни о каком, шеф. Больше ничего, клянусь.

Марш вздыхает.

– Езжай домой. Я тут и сам разберусь, а утром опять поговорим.

– Я отстранен?

– Нет. Хотя… Господи, я не знаю! И без того было плохо, что ты работал над делом, когда убили Пиппу, но это… Это уже слишком, Адам. Я никак не могу оставить тебя старшим по этому делу.

– Понимаю, шеф.

Больше ни слова не говоря, Адам открывает дверцу машины Марша и выходит в ночь. Отходит от места преступления шагов на десять – а может, и на двадцать. В общем, достаточно далеко, чтобы никто его оттуда не видел. И когда убеждается, что это так, позволяет себе окончательно расклеиться.

Глава 53

Ромилли никак не ожидала увидеть на пороге своего дома Адама, особенно с таким выражением лица. Выглядит он сейчас точно так же, как в тот день, когда она впервые повстречала его, в полном одиночестве сидящим в больничном коридоре. Уголки рта опущены, лицо осунулось, плечи сгорблены… Она понимает, что произошло что-то плохое.

– Адам? – произносит Ромилли.

Он секунду молчит, играя желваками. А потом наконец бормочет:

– У нас еще одна жертва. Причем из моей группы. Я отстранен от дела.

– О господи… Мне так жаль! – говорит она, протягивая к нему руки.

Ромилли не колеблется – просто обхватывает его за плечи и притягивает к себе. Чувствует, как в этот момент он напрягся, но уже буквально через секунду Адам падает в ее объятия, уткнувшись лицом ей в плечо и сотрясаясь всем телом. Так они и стоят, прижавшись друг к другу. Входная дверь все еще открыта; Ромилли не осмеливается пошевелиться.

Через некоторое время она чувствует, что он затихает. Его тело словно сопротивляется объятиям, и Адам отстраняется. Она ведет его в гостиную, где они бок о бок садятся на диван.

– Что случилось, Адам? – спрашивает Ромилли.

Он вытирает глаза, прокашливается.

– Сам не знаю. Но он добрался до нее. Я только что оттуда. Повсюду кровь.

– Но почему тебя отстранили от дела?

Адам пожимает плечами, но этот жест кажется натянутым. Есть еще что-то, чего он ей не говорит, но сейчас она предпочитает не настаивать.

– Сам-то ты как? – мягко спрашивает Ромилли.

Он качает головой.

– Все эти смерти… Все эти люди… – Поднимает голову и на долю секунды встречается с ней взглядом. – Прости. За все, что произошло между нами. Мне жаль, что тебя больше нет в моей жизни.

– Я все еще с тобой, – отвечает Ромилли.

– Ну не знаю… Мы с тобой… Я все это разрушил, давным-давно. – Он сцепляет руки на коленях, все еще уставившись в пол. – Я знаю, что это я во всем виноват. В том, что мы разошлись.

– Это не так, Адам. Я ведь…

– Нет, Милли, – произносит он прерывающимся голосом. – Да, ты переспала с тем парнем, но только из-за меня. Я так долго был просто ужасен по отношению к тебе! Отталкивал тебя. Наш брак был мертв еще задолго до… до этого. Это был просто удобный предлог. Чтобы во всем винить тебя. – Адам быстро встает, качая головой. – Мне не следовало приходить. Прости.

Он идет к двери, но Ромилли хватает его за руку, и он оборачивается.

– Нет, Адам. Тебе надо было это сделать. Я всегда буду рядом с тобой. Всегда. Это честно – то, что я тебе тогда сказала.

Он встречается с ней взглядом. Они останавливаются, замерев, ее рука по-прежнему на его руке. А потом он делает шаг к ней, берет ее лицо в ладони и целует.

Ромилли помнит его запах, его вкус. Абсолютно ничего не изменилось. Она даже не пытается сопротивляться. Быть с Адамом кажется таким естественным, таким правильным, что она сдается. Ее уже едва держат ноги. Ее руки у него на спине, его пальцы у нее в волосах и на шее. Все чувства обострены до предела – ощущение его щетины у нее на губах, его губ, его языка, прикасающегося к ее языку.

Она ведет его обратно в гостиную. Он тянет ее вниз, на диван. Когда они целуются, Ромилли то и дело украдкой открывает глаза: глаза у него закрыты, но иногда вдруг открываются и смотрят на нее. Он улыбается, не отрываясь от ее губ, и она улыбается в ответ.

Адам на миг отстраняется от нее.

– Ты уверена, что хочешь этого? – спрашивает он хриплым голосом.

Ромилли кивает.

– Да.

Да, она хочет этого больше всего на свете. Она хочет его. Она хочет, чтобы он разделся догола. Хочет, чтобы он оказался внутри нее. И ее руки уже стягивают с него рубашку через голову.

* * *

Ромилли в точности помнит тот момент, когда впервые встретила Адама, – так четко и ясно, как будто это было вчера. Она была тогда младшим врачом-стажером, измотанным до предела под конец бесконечного обхода больничных палат, одетым в поношенную светло-голубую медицинскую форму и кроссовки – некогда белые, но давно ставшие серыми. Ромилли