Высота одиночества - Татьяна Минаева

— Не имеешь! — повысил голос Игорь. — У нас турнир на носу, а ты…

— А что я? Сорвала тренировку, понимаю.

— Если бы ты понимала, то думала бы головой! — грубо ответил он, с шумом отодвинул стул, швырнул тарелку в раковину и отправился прочь с кухни. Он действительно был зол. Сначала Николай Петрович, устроивший ему выволочку и весь день не забывающий читать нравоучения, потом мать, считающая своим долгом женить его на первой встречной девице, пришедшейся ей по вкусу. А теперь и эта… глазищи свои так и пялит на него.

Игорь вошел в спальню и начал расстилать постель. Она просила его не лезть в её жизнь, но, если это начинает затрагивать и его, — черта с два он успокоится! Серьезные отношения, как же! Да в гробу он все это видел!

Он так сильно был погружен в свои мысли, что не сразу заметил, как Рината вошла в комнату. Обернулся через плечо. Эта дьяволица стояла у двери, прислонившись плечом к косяку, и внимательно наблюдала за ним.

— Что? — наконец не выдержал он и повернулся.

— Кто такая Марина? — вкрадчиво поинтересовалась Рината.

Игорю вдруг стало смешно. Они только что пересобачились по вполне серьезной причине, а ее интересует, кто такая Марина. Отлично! Он уселся на край кровати и стянул с себя футболку. Усмехнулся, нагло посмотрел ей в глаза и ответил:

— А вот это тебя не касается.

Губы её вытянулись в тонкую полоску, а взгляд мигом похолодел.

— Ясно, — бросила она и, резко развернувшись, вышла.

Сквозь дверной проем Игорь видел, как она поднялась наверх. Спустя пару мгновений дверь её спальни оглушительно хлопнула. Он устало откинулся на постель, потер лицо руками и шумно выдохнул. Она сведет его с ума. Лучше бы он, в самом деле, согласился на кривоногую Савельеву, чем каждый день трепать себе нервы. Как же он устал от ее недомолвок, тайн, вспышек раздражения и прочей ерунды, на которую приходилось понапрасну расходовать силы. Рывком поднявшись на ноги, он отправился следом. Нужно было потушить пожар в зародыше, иначе беспощадное пламя сожжет все, чего они добились.

Дверь в комнату Ринаты была открыта, и Игорь, не стучась, вошел. Ипатова стояла у шкафа и вытаскивала вещи. На кровати лежала дорожная сумка. Та самая, в которой они забрали её пожитки из барака. Недавно он купил ей новый удобный пластиковый чемодан для поездок, но, видимо, она посчитала себя слишком гордой, чтобы воспользоваться им. Кстати сказать, почти все вещи, что она складывала, покупал тоже он, но это, очевидно, ее не смущало. В другой ситуации это показалось бы ему забавным, только не сейчас. Рината заметила его, однако даже голову не подняла. Прошла мимо со стопкой одежды и засунула ее в сумку, потом снова вернулась к шкафу. Игорь подошел к постели, взял сумку и, бросив на пол, небрежно задвинул под кровать.

— Что ты делаешь? — холодно осведомилась она, застыв с очередной стопкой вещей в руках.

— Куда собралась?

— Подальше от тебя. — Она бросила вещи на кровать и сделала шаг к нему. Гордо расправив плечи, продолжила: — Я не лезу в твою жизнь, ты не лезешь в мою.

— Не лезешь, — усмехнулся Игорь.

— Не лезу! — воскликнула Рина и попыталась обойти его, чтобы достать сумку, но он схватил её за плечо и дернул к себе.

— Ты достала меня, Рината, достали твои выходки, достали твои тайны!

— Тогда давай разойдемся и дело с концами, — зашипела она в ответ, безрезультатно пытаясь выбраться из его рук.

— После Олимпиады — вали куда хочешь, а пока — будь добра, веди себя как профессионал!

— Пусти меня! — выкрикнула Рина ему в лицо. — Что я такого сделала?! Напилась?! Так повод был! И не тебе меня поучать!

— Какой, к черту, повод?!

— Не твое дело! А по поводу Олимпиады… — Она скривила лицо в едкой ухмылке. — Это ты зависишь от меня. Я хоть сейчас могу вернуться в одиночное катание. А вот ты, — ткнула его пальцем. — Ты никуда не попадешь. Либо со мной, либо никак. Поэтому фильтруй, что ты говоришь и как ты это говоришь.

— Сучка. — Игорь разжал пальцы и оттолкнул её от себя. Рината зацепилась за угол кровати и упала. — Вали! — вытащил из-под постели сумку и небрежно бросил её обратно. — Собирай вещи и проваливай! — рявкнул он, полоснув Рину леденящим душу взглядом, а затем вышел из комнаты.

Рината медленно поднялась на ноги и села на кровать. Её всю трясло. Только вот от злости или от досады, она понять не могла. Глаза больно кололо, а из груди рвались всхлипы. Она сама не понимала, что говорит: ей хотелось сделать ему больно, как можно сильнее задеть, зацепить, и о реальном смысле слов, брошенных ею, она не задумывалась. Только сейчас к ней начало приходить осознание, что она натворила. Она не только зацепила его самолюбие, она его с грязью смешала. Он никогда к ней плохо не относился, всегда терпел её, а она…

— Ты такая же, как и он, — гневно смахивая слезы, прошептала Рината. — Ничем не лучше!..

В порыве злости она отшвырнула от себя сумку, и та упала на пол. Уже собранная одежда вывалилась.

В такие моменты ей становилось страшно. Страшно от жестокости, которая была спрятана в ней. От произносимых ею слов, от собственного ядовитого цинизма. Ей доставляло какое-то болезненное наслаждение делать больно людям, которые рядом с ней. Когда она видела эту боль в их глазах, в ней вспыхивало непонятное удовлетворение, и это пугало её. Пугало настолько, что она готова была бежать без оглядки. Сжав пальцами покрывало, Рината с силой зажмурила глаза. Она не знала, что делать, но знала одно — в свою квартиру она больше не вернется. Никогда.

Игорь пожалел о своих словах практически в тот же момент, как за Ипатовой закрылась входная дверь. Однако и не подумал идти следом. Вместо этого запер квартиру на внутренний замок и поднялся на второй этаж. Вошел в комнату Рины и осмотрелся. Сумки не было. Кровать заправлена, а в шкафу ни единой вещи. Со смешанными чувствами раздражения, досады и сожаления Игорь выключил в комнате свет и спустился вниз. И кому он сделал лучше? Хотел, чтобы она попросила прощения за свои слова, но что если она действительно так думает? Тогда за что ей просить прощения? За правду? Усевшись на диван в гостиной, он включил телевизор. Закинул ноги на журнальный столик и прикрыл глаза. Ему давно нужно было признаться самому себе, что Рината Ипатова стала для него куда больше, чем просто партнерша. Ему нравилось смотреть, как она спит, разметав по подушке волосы, как она ест, облизывая ложку, как она улыбается и смеется. От её близости он терял разум. Он понимал, что это путь в никуда, но не мог остановиться. Словно болото, она затягивала его в трясину, и барахтаться было уже слишком поздно. Возможно, именно поэтому слова матери вызвали в нем такое раздражение. Она влепила ему в лоб то, от чего он сам долго и упорно отмахивался, в чем сам себе не хотел признаваться: он влюбился в эту дуру. Втрескался, невзирая ни на ее отвратительный характер, ни на поганый язык, ни на замашки самолюбивой стервы.