Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

было, винила во всём мужа. Спустя пару лет после заключения в больницу Ребров подписал пришедшие по почте бумаги о разводе и отпустил любимую женщину в новую жизнь.

Прошло много лет, прежде чем бывшая жена написала ему. В письме она сообщила, что умирает и просит прощения за боль, которую причинила. Она писала, что готова выполнить любое посильное желание — лишь бы уйти в мир иной без угрызений совести.

Ребров написал короткое письмо, в котором перечислил то, что ему необходимо. Он не надеялся, что бывшая жена ему поможет, но она пошла ему навстречу. Оказалось, она всё ещё хранила некоторые его вещи, в том числе рисунок с обгоревшими уголками, который ей по доброте душевной отдал врач, лечивший Реброва от ожогов.

Ребров хмыкнул: совпадения в реальной жизни порой оказываются невероятно сказочными.

Бывший следователь долго упрашивал лечащего врача не конфисковать пришедшее письмо с вложенным внутрь рисунком. В конце концов, тот согласился — благо за годы лечения Ребров прослыл одним из самых тихих пациентов в больнице.

Сейчас Ребров шёл в туалет, зажав смятый рисунок в кулаке. Он уже делал так десятки раз и знал, что получит нагоняй, когда санитары обнаружат пустую кровать и запертую кабинку.

Ребров юркнул в туалет и закрыл дверь на шпингалет. Рисунок вибрировал в руках. Бывший следователь поглядел на почти стёртое за годы изображение.

Три кита плыли над железной дорогой, вдоль которой раскинулась Кащеевка. Среди сбившихся в кучку домов Ребров без колебаний узнал свой. Он ласково провёл пальцами по шершавой бумаге.

Рисунок не всегда впускал его. Иногда Ребров слышал гул, закрывал глаза и просыпался сидящим на унитазе. Но сейчас кабинка опустела — самый спокойный пациент больницы исчез в неизвестном направлении.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В мире, куда попадал Ребров, у него не было власти. Он словно вживался в чужое тело, принимая воспоминания, одежду и даже чёртову трость. Он знал, что год назад переехал в Кащеевку с немым мальчишкой, которого никогда не фотографировал. Устроился работать мусорщиком. Сейчас Ребров почти бежал по железной дороге — если он не успеет на встречу с китами, рисунок вытолкнет его обратно.

Он успел. Переведя дыхание, старик глядел на молодого мужчину, который фанатично дёргает ручку двери, идёт к машине, отъезжает на несколько метров, останавливается и снова уезжает.

С замиранием сердца старик глядел на молодого себя.

В свои первые путешествия Ребров пробовал что-то изменить, но впустую. Он всегда начинал путь с одной точки. Иногда он пытался бежать к дому Реброва, но сразу же оказывался в кабинке больничного туалета. И теперь всё, что мог старик — это умолять себя не выходить из дому.

Но каждый раз машина следователя Реброва исчезала в клубах пыли на просёлочной дороге.

Множество раз старик пытался убедить молодого себя в том, что надо сжечь дом при первом же осмотре и всегда терпел неудачу. А когда пытался выхватить у Реброва зажигалку, оказывался в до боли знакомой кабинке туалета.

«Сжатый мир», — такое название дал Ребров месту, куда попадал сквозь рисунок. Он так и не разобрался, почему год назад переехал сюда с мальчишкой, но помнил все, что помнил мусорщик, в которого он превратился.

А может, все эти воспоминания были ложны — по всем правилам этого мирка без свободы действий.

Единственное, в чём Ребров здесь не сомневался — реальность китов. С каждым путешествием им становилось хуже. Они умирали, но могли ли умереть заточённые в иллюзию животные?

Порой, возвращаясь в реальность, где вокруг бродили люди в халатах, Ребров думал, что было бы, не убей он тогда мальчика.

Ответов на этот вопрос у него не было. Здравый смысл — если он оставался — подсказывал Реброву, что следователь, в мир которого он приходит через рисунок, так же убивает мальчишку, попадает в больницу и перемещается в мир, где в небе плывут трое китов.

Так какая по счёту иллюзия он сам? Первая?.. Восьмая?.. Сотая?..

Ребров не знал. Поход в мир рисунка всегда заканчивался одинаково — ударом по лицу и звуками сирены скорой помощи. Тогда старик открывал глаза, запихивал рисунок в трусы и брёл в кровать, надеясь, что санитары всё ещё играют в карты.

Порой Ребров думал, что всё-таки сошёл с ума, но в глубине души знал, что это ложь. Да, в мире рисунка следователь никогда не поверит в то, что перед ним сидит его постаревшая копия. Да, в нём у Реброва нет власти — лишь возможность попытаться убедить следователя сжечь дом при первой же возможности. Одной из вещей, не дающих ему покоя, был портрет мальчишки. Он сам нарисовал себя, сделав уязвимым? Выбрал огненную смерть вместо голодной? Или слишком устал от земного существования, так и не забыв, как вёл братьев в полёте?

Братья. Боль китов не была иллюзорной. С каждым новым визитом Реброва им становилось хуже, будто рисунок был предназначен для определённого количества посещений. Ребров допускал, что киты заперты в нём и умирают потому, что не могут выбраться.

Он знал, что может убить их — надо только сжечь рисунок. Но Ребров не решался. Что, если мир китов — настоящий? Что, если он не сжёг мальчика, но только заперт в каком-то рисунке, висящим в чьём-то подполе? Что, если его обманули?

Проверять он не пытался — разве можно стереть место, где ты счастлив? Но сколько раз он сможет посетить мир рисунка, прежде, чем киты умрут, и в мир хлынет тьма?..

Голова Реброва закружилась. На некоторые вопросы существует слишком много ответов.

Идя по железной дороге, он вспомнил разбитое зеркало в гостиной заброшенного дома. Десятки лежащих на полу осколков показывали разные изображение, но каждое из них было настоящим.

Или… нет?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Алексей Жарков

День зарплаты

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Офис интернет-магазина «Техностой» донимало привидение Саши Троеплюева — программиста, чей окровавленный скальп висел на двери начальственного кабинета, а обглоданный скелет похрустывал у входа в отдел рекламации, планомерно рассыхаясь в плотной картонной коробке от складного велосипеда «Ласточка».

«Всё зарплату ждёт, — усмехался логист Николай, возвращаясь с прогулки у подножия бизнес-центра, усеянного окурками и проклятиями, — хрен теперь». За то, что этот программист натворил при жизни, зарплаты в «Техностое» не полагалось, только наказания.