Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Товарищ подполковник, поставленная задача выполнена. Пятая рота за моей спиной, в полном составе. Потерь нет. Получил команду от командира полка возвращаться на базу. – Ремизов остановился, надо было добавить что-то еще, но он замешкался, видя сквозь темноту, как меняется лицо комбата, оно поплыло, в нем проявились совершенно новые, незнакомые ему черты. – Одного душмана убили, не менее двух ранили. Я представлю солдат к наградам.

– Спасибо тебе. – Казалось, что Усачев не слышал слов, но все произнесенные слова вместе звучали особенной лирической музыкой, и она вызывала слезы. – Спасибо тебе, Ремизов. – И он прижал ротного к себе, как раз для того, чтобы их скрыть.

* * *

«Живых или мертвых, Родина встречает всех своих сынов, в радости или скорби ее уставшие глаза», – так высокопарно и ответственно думал Николай Черкасов, замполит шестой мотострелковой роты, отправляясь в долгую командировку в Афганистан. После ночи одиннадцатого сентября он вдруг отчетливо понял, что в основном она встречает мертвых, и теперь пришла очередь второго батальона поставлять на Родину груз «двести». А во втором батальоне отсчет начался именно с шестой роты.

Его это не только встревожило, но болезненно ударило по самолюбию, по идеологическому базису, и просто напугало. Кто защитит его собственную жизнь? Худощавого телосложения, привыкший убеждать других, обосновывать чужие руководящие мысли, он вдруг понял, что сам на этой войне не больше чем перышко в страшном порыве ветра. Гайнутдинов, напористый, динамичный, дерзкий, и тот не удержался на гребне. Ударил злой ветер, накатила штормовая волна – и нет Гайнутдинова, нет еще одного офицера шестой роты. И теперь он, Черкасов, остался старшим в роте, на которую с самого начала легло проклятье, теперь он за все отвечает, но ведь он не готов командовать ротой. Это его и страшило.

Еще утром по прибытии в батальон после ранения и лечения в госпитале Черкасов ожидал от жизни полноты ощущений. Сказать по правде, он имел на это право. Госпиталь – это такое место, где тебя называют не иначе как «больной», представляется этакая бесформенная марлевая кукла, а то, что ты офицер с высокими амбициями, никто и не вспомнит. Да и ранение представлялось несерьезным, дурацкий осколок на излете угодил в «верхнюю треть бедра», вот и показывай всем свою задницу, там и показывать особенно нечего, больше мослов, чем карбонада. Поэтому возвращение в Руху, в роту, он воспринимал как праздник, но уже на пороге только что отстроенной казармы его встретил совершенно растерянный старшина Сафиулин.

– Товарищ лейтенант, за время вашего отсутствия в госпитале в роте никаких происшествий не случилось. – На последней дежурной фразе он поперхнулся, ладонь, поднятая для отдания чести, самопроизвольно опустилась, нижнюю часть лица перекосило, а глаза стали мокрыми. – Коля! Мы за последнюю неделю десять человек убитыми потеряли. Мы всех в полку обогнали. И ротный погиб вчера ночью…

– Ахмет!

– Да, прошлой ночью. Он же был мне как младший брат.

– Как же долго меня не было в роте.

Недалеко от штаба полка, в беседке, укрытой от солнца масксетью, за обычным струганным столом сидели четыре офицера. Марков и Ремизов внимательно слушали своих маститых собеседников. И только когда сидевшие напротив командир полка Чигирин или генерал Сафонов, срочно прибывший к ним в полк, задавали вопросы, они включались в разговор и отвечали прямо и четко, то есть – как положено по уставу.

– Так ты сможешь командовать ротой? – Генерал был тверд, басовит, внушителен, но отягощения в фигуре, столь обычного в зрелом возрасте, в нем не наблюдалось. Однако, как показалось Ремизову, за размеренным и спокойным тоном разговора скрывалась тень неясной тревоги.

– Товарищ генерал, я три месяца исполняю обязанности командира роты. Смогу.

– Как училище закончил?

– На госах за огневую получил «хорошо», остальные «отлично».

– Что ж, это существенно. – Сафонов удовлетворенно крякнул, но на его лице никаких эмоций не отразилось. – Ты, Марков?

– Товарищ генерал, я закончил Ленинградское училище, государственные…

– Стоп, стоп. Ты готов командовать ротой?

– Товарищ генерал, – здесь Марков запнулся, подбирая правильное слово, – я готов выполнить любой приказ.

– Но… Договаривай, договаривай.

– Это очень ответственно. У меня нет опыта. Я думаю, что к роте еще не готов.

– В сорок первом, в сорок втором ротами сержанты командовали, а лейтенантам, юнцам, батальоны доставались, вот как было. – Сафонов произнес это патетически, с легкой ноткой ностальгии, как будто это он и был тем самым далеким юнцом. – Ну что ж, зато честно. А что ты скажешь, командир полка?

– Товарищ генерал, – Чигирин порывался встать, но Сафонов его удержал, – оба офицера хорошо зарекомендовали себя в боевых действиях. Что касается Ремизова, имеет большой опыт, участвовал во всех операциях полка, а вчера, действуя в сложной тактической обстановке, в отрыве от главных сил, показал себя с лучшей стороны, не допустил потерь среди личного состава.

– Хорошо. Мне все ясно. Лейтенант Ремизов!

Молодой офицер быстро поднялся с лавки, и его никто не удерживал, потому что демократическая часть беседы закончилась.

– Есть предложение назначить вас командиром шестой роты. Рота в тяжелом положении, это вы знаете, утром она в составе батальона отправится на операцию. Мы не можем подталкивать вас к поспешному решению, но и для долгих размышлений времени нет. Вы согласны принять на себя командование шестой ротой?

– Товарищ генерал…

И до начала разговора Ремизов знал, зачем их с Марковым вызывал командир полка, но чтобы командир дивизии лично заинтересовался этим вопросом, он, конечно, не мог и представить. Выходит, их здорово припекло там, на Олимпе. И вот теперь, вслушиваясь в долгие паузы, он прекрасно понимал, как не хочется Сафонову назначать ротным его, молодого, зеленого. Они же расписываются в своем полном бессилии, у них, больших боссов с шитыми звездами на погонах, нет выбора, у них даже старших лейтенантов не осталось в запасе. И вот теперь надо отвечать на вопрос. Нет сомнений, быть командиром – значит принимать решения самому, значит иметь широкие горизонты свободы. В противном случае постоянно уповать на Бога, чтобы он дал побольше ума твоему начальнику, и со страхом ожидать, что однажды, в трудную минуту, этого ума все-таки не хватит. Конечно, он был согласен, тем более что где-то в глубине вызревала и еще одна крамольная мысль, признаваться в которой ему не очень хотелось: карьеру делать никогда не рано.

– …Я согласен.

– Я и не ожидал другого ответа. Успехов тебе, лейтенант, и удачи.

– Служу Советскому Союзу, – с пересохшим горлом ответил молодой офицер.

– Чигирин, после обеда представьте шестой роте ее нового командира, приказ о назначении будет подписан завтра.

Генерал, а следом и командир полка – направились к штабу, а Ремизов продолжал стоять, слегка обалдевший от той стремительности, с которой делается история, и все еще ощущая крепкое генеральское рукопожатие. К Чигирину подошел начальник строевой части, ждавший командира во время всего разговора неподалеку, в тени кустарника. В руках он держал личное дело лейтенанта Ремизова.