Драгоценности - Даниэла Стил

Мужчину, которого считали Вильямом, поместили в маленькуюпалату. С ним постоянно находился санитар, наблюдающий за его дыханием. К егоносу шли трубка и респиратор, над ним нависали многочисленные приборы, и еголицо скрывала кислородная маска.

Дневальный слегка приподнял маску, чтобы она могла лучшерассмотреть его лицо, а сопровождающие ее представители военного министерствавстали поодаль. Госпиталь ожидал еще снимок его зубов, это могло с большейстепенью вероятности помочь им дать положительный ответ. Его едва можно былоузнать, он был таким худым и выглядел как его отец. Сара подошла ближе икоснулась его щеки. Он вернулся к ней из мертвых, он даже не пошевельнулся, ноу нее не было и тени сомнения. Это был Вильям. Она повернулась и посмотрела насопровождающих, ее взгляд сказал им все, слезы покатились по ее щекам, и вглазах мужчин тоже появились слезы.

— Слава Богу… — прошептал взволнованный сэр Алан.

Она застыла на месте, не в состоянии отвести от Вильямаглаз, касалась его лица, его рук, поднесла его пальцы к губам и поцеловала их.Руки у него были цвета воска, как и лицо, но она знала, что врачи сделают все,чтобы спасти его. Санитар снова опустил ему на лицо кислородную маску, а черезминуту вошли два доктора и три медсестры и попросили ее выйти из палаты. Бросивна него прощальный взгляд, Сара нехотя рассталась с Вильямом. Это было чудо.Она потеряла Лиззи… но теперь она обрела Вильяма. Может быть, Бог будет к немумилосерден. Сара попросила представителей военного министерства договориться отом, чтобы она могла позвонить матери Вильяма в Вайтфилд. Ее немедленнопроводили в кабинет начальника госпиталя, и вдовствующая герцогиня с облегчениемвздохнула и затем расплакалась так же, как и Сара.

— Слава Богу… бедный мальчик… как он?

— Боюсь, не очень хорошо, мама. Но ему скоро будетлучше.

Сара надеялась, что не обманывает ее, потому что ей хотелосьэтому верить. Он не мог выжить для того, чтобы умереть теперь, когда они сновавместе. Она просто не могла позволить ему умереть.

Люди из военного министерства уехали, а начальник госпиталявошел в кабинет, чтобы поговорить с ней о состоянии Вильяма. Он не тратил словпопусту и перешел прямо к тому, насколько серьезно его состояние.

— Мы не знаем, выживет ли ваш муж, ваша светлость. Унего гангрена обеих ног, обширные внутренние повреждения, и он долго будетболен. Возможно, не один год. У него сложные переломы обеих ног, которыеневозможно вылечить. Не исключено, что у него инфекция в обеих ногах с тех пор,как он упал и получил переломы. Мы не можем спасти его ноги, и, возможно, намне удастся спасти ему жизнь. Вы должны знать это.

Сара знала, но отказывалась этому верить. Теперь, когда онвернулся, она ни за что не хотела терять его.

— Вы должны спасти его ноги. Он проделал такой путь недля того, чтобы потерять их.

— У нас нет выбора, во всяком случае, шансов оченьмало. Ноги не смогут служить ему, нервы и мускулы слишком сильно повреждены,ему понадобится коляска.

— Прекрасно, но оставьте ему ноги, пусть он будет вколяске с ногами.

— Ваша светлость, я не уверен, что вы поняли меня…здесь тонкое равновесие… гангрена…

Она сказала ему, что прекрасно все поняла, но просила егохотя бы попытаться спасти Вильяму ноги. Он раздраженно пообещал ей, что онисделают все возможное, но она должна здраво смотреть на вещи.

В течение следующих двух недель ему сделали четыре операции.Вильям едва перенес их. Он ни разу не пришел в сознание с тех пор, как егопривезли в Лондон. Первые две операции были на ногах, третья — на позвоночнике,а последняя — для того, чтобы устранить внутренние повреждения, которые моглибы стоить ему жизни. И никто из лечащих его специалистов не мог понять, как онперенес все это. Он был ослаблен инфекцией и болезнью, истощен от недоедания,его кости были сломаны, и никто не лечил их, и были явные следы пыток. Онперенес все и выжил… но едва выжил.

Всю третью неделю они делали что могли, и теперь оставалосьтолько ждать, придет ли он в сознание, останется в состоянии комы или умрет.Никто не мог сказать, что будет. Сара изо дня в день сидела рядом с ним,разговаривала, держа его за руку, желая вернуть его к жизни, пока не сталавыглядеть хуже, чем он. Она ужасно похудела и побледнела, глаза ее потускнели,пока она неотлучно сидела возле него и ухаживала за ним. Как-то днем одна измедсестер зашла, посмотрела на нее и, покачав головой, тихо сказал ей:

— Он не может услышать вас, ваша светлость. Не мучайтесебя.

Она принесла Саре чашку чаю, и Сара с благодарностью принялаее, но она верила, что Вильям ее слышит.

В конце июля понадобилось еще одно хирургическоевмешательство, на его селезенке, и потом они снова ждали. Сара ухаживала заним, разговаривала, ободряла, целовала его пальцы и наблюдала за ним, не отходяот его постели ни на минуту и не теряя надежды. Для нее в его палате поставиликойку, и Сара одолжила у одной из медсестер халат. Она всего лишь раз оставилаВильяма, когда вдовствующая герцогиня привезла в госпиталь Филиппа, чтобы онповидался со своей матерью в приемной. Ему не позволили подняться наверх, чтобыувидеть Вильяма, и, по правде говоря, ему было страшно. Мальчику сказали, какболен его отец, и Филипп понимал это. Но Вильям был для него чужим. Прошлостолько лет, и он не знал его. Сара обрадовалась сыну, она ужасно скучала, онтоже скучал без нее, но она не могла оставить Вильяма.

Наступило первое августа, когда главный хирург настоятельнорекомендовал ей прекратить дежурство и стал убеждать ее, что его светлость невыйдет из состояния комы. Он просто никогда не придет в сознание. Он можетсуществовать в таком состоянии не один год, а может только несколько дней, ноесли бы он мог прийти в сознание, это уже случилось бы, и ей придетсяпримириться с этим.

— Откуда вы можете знать, что сегодня он не придет всебя? — спросила она немного истерично, как ему показалось.

Но Сара понимала, что им удалось спасти его ноги, а теперьони хотят отказаться от попыток спасти его и выбросить, словно какой-то мусор.Она пять недель спала урывками и не собиралась бросать его теперь, несмотря нато, что ей говорили.

— Я сорок лет проработал хирургом, — твердо сказалдоктор, — и знаю, когда надо продолжать бороться, а когда отказываться отборьбы. Мы боролись… и мы проиграли… теперь пора прекратить борьбу.

— Он был военнопленным три с половиной года, и выпредлагаете бросить его?! — закричала она. Ей было все равно, кто ееуслышит. — Он не отказался от борьбы, когда был в лагере, а я не откажусьтеперь. Вы слышите меня?

— Конечно, ваша светлость. Я прекрасно понимаю. —Он тихо вышел из комнаты и попросил дежурную медсестру, чтобы она предложилагерцогине Вайтфилд успокоительное. Но в этом не было необходимости. Сарасохраняла самообладание.

— Бедняга едва жив. Нужно позволить ему спокойноумереть, — сказала дежурная медсестре, которая работала рядом с ней, но татолько покачала головой: иногда случаются странные вещи. В одной из больничныхпалат лежал человек, который пришел в себя после шести месяцев комы. Он былранен в голову при воздушном налете.