Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

Как только выпадало время Македонянину находиться в столице, он брал из библиотеки книги, много читал, не уставая учиться и совершенствовать свой ум, И понял одну истину: правитель тогда становится великим, когда оседлает коня по имени Идея, которая объединяла бы разрозненный народ в целую нацию.

В этой связи показательно правление Магомета (правильнее — Мухаммеда, а совсем точно — Абу Касым ибн Абдуллы) — основателя ислама, религии, объединившей на национальной основе разрозненные племена Аравийского полуострова, которые грозно шагнули за его пределы. И города, будучи под владычеством Византии, с лёгкостью сдавались арабам и охотно заключали договоры, чтобы избежать грабежа и разорения, без особого сожаления о византийской власти. Так же неожиданно сокрушились под ударами арабов и персы (уже однажды побеждённые Ираклием). Арабы пришли в столицу Ктезифон (Древний Вавилон) и упразднили навсегда персидское владычество, длившееся свыше 1000 лет со времён царя Кира.

Поскольку при завоевании арабы не обращали насильно народы в свою веру, а только косвенно соблазняли слабых людей привилегиями, данными мусульманам, то и византийские подданные стали также охотно встречать их. Вот отрывок из договора, заключённого патриархом Софронием с халифом Омаром при взятии арабами Иерусалима в 638 году:

«Дети христиан не обязаны изучать Коран, но пусть не проповедуют открыто своей веры мусульманам, пусть никого не привлекают к ней, но пусть не мешают своим родственникам принимать ислам.

Пусть не одеваются, как мусульмане, и не покрывают своей головы, как правоверные.

Пусть не говорят тем же языком, не называются теми же именами, не имеют на своих печатях арабских надписей. Пусть не ездят верхом в сёдлах, не носят никакого оружия, не берут мусульманина в услужение».

Арабы, в свою очередь, тоже охотно поддерживали тех, кто выступал против Византии (к примеру, павликиан, иконоборцев, восставших под руководством Фомы Славянина).

Фактами прямых контактов арабов с русами мы не располагаем. Но поражает согласованность действий обеих сторон. Стоило лодьям Дира пройти Мисемврию, за которой кончался один этап пути по Понту Эвксинскому и начинался последний, как арабы активизировали сбои боевые действия в Каппадокии, угрожая прорвать оборону и близко подойти к Константинополю.

Новый император Василий Первый из двух зол выбирает меньшее: он спешит в Малую Азию к своему войску, хотя знает, что в тылу у него остаются русы. И ещё он знает, что всё-таки от них город защищён мощными стенами, а подручных средств, чтобы взять их приступом, у русов нет..

Командующий городским гарнизоном эпарх (адмирал) Никита Орифа с радостью отмечал, что теперь располагает точными сведениями о передвижении лодей под руководством Дира. Как было известно, другого киевского князя по имени Аскольд язычники сожгли в церкви за то, что тот принял христианство.

Про первый их поход адмирал до сих пор слово в слово помнит сказанное тогда патриархом Фотием: «...Варвары свой поход схитрили так, что слух не успел оповестить нас, и мы услышали о них уже тогда, когда увидели их, хотя и разделяли нас столько стран, судоходных рек и морей, имеющих удобные гавани...» И после сих слов упрекнул Никиту: «Вот так надо воевать, адмирал!»

«Обидно, но патриарх был прав. Сейчас всё пойдёт по-другому...» — подумал Орифа.

Адмирал вывел хеландии за пределы Золотого Рога; им, не как в прошлый раз, будет где развернуться в бою и применить против лодей смертоносное своё оружие — греческий огонь. И несколько дромон Никита спрятал в удобных гаванях, расположенных в складках двух выдающихся в Босфор мысов и не видных с моря.

Шесть стовосьмидесятивёсельных хеландий с «воронами» на кормах Орифа поставил у входа в Золотой Рог в две шеренги на некотором расстоянии друг против друга. Лодьям станет некуда деваться, и они обязательно пройдут мимо них — вот тогда-то и «заработают» кормовые «вороны». И ещё адмирал распорядился поставить на эти хеландии метательные машины с зажигательными копьями, обмотанными паклей и пропитанными дёгтем. Выбрасываемые метательными машинами, они поджигали, как и греческий огонь, деревянные корабли противника.

И если по какой-то причине русские лодьи прорвутся в Золотой Рог, то и на этот случай адмирал всё предусмотрел: у обоих берегов залива расположил несколько караб с косыми парусами, отнятых у арабов в давнем морском сражении. Они могут ходить против ветра, умеют в любой момент зайти русским лодьям в тыл и ударить им в спину...

Конечно, трудно командующему учесть все опасности, которые можно ожидать от русов, — в их дерзости и смелости эпарху пришлось убедиться семь лет назад, когда они выходили с честью из безвыходных, казалось бы, положений. «Сей народ отважен до безумия, храбр, силён», — отозвался о русах позднее византийский писатель Лев Диакон.

А могли ли византийские или другие историки сказать о русах, что они сентиментальны, слезливы?.. Вряд ли такое пришло бы им в головы...

Когда миновали Мисемврию, Умнай увидел на берегу (шли какое-то время в виду болгарской земли) лесной пожар; дым чёрными клубами вился к небу, было жутко смотреть, как летевшие птицы скрывались в них. Но слава богам, что на большую высоту не вздымался ещё и огонь и не опалял птицам крылья, как это происходило семь лет назад в древлянской земле. Тогда в огненном смерче исчезли не только деревья и кружившиеся над ними пернатые, но и бегавшие по лесу звери. И когда от сего страшного места отчалили на плотах, лодках и однодерёвках, когда гребцы дружно ударили лопастями весел по воде Припяти, Умнай углядел слёзы на кончиках длинных усов старейшины Ратибора, но тот, стесняясь их, потом уверял, что то были лишь брызги от гребли...

Глядя на горящую родную землю, плакал и сам Умнай, и многие древлянские мужи... Зато перед отплытием в Киев, помнится, не растерялись мальчишки, которые обеспечили всех взрослых (и себя тоже) едой, собирая в лесу опалённых огнём животных и птиц.

Вон Марко! Он и сейчас молодцом влился в ратные ряды киевлян, хотя и до этого похода славно трудился на вымолах корабельщиком.

Чёрный дым лесного пожара остался позади, и теперь Марко на головном судне наблюдал вместе с Миладом за поверхностью воды. Море, куда ни кинь взгляд, блестело на солнце мириадами ослепительных искр, и если смотреть на них, то нужно загораживать глаза ладонью, согнутой ковшиком; от берега уже удалились, и было пустынно: птицы не садились на мачты, не облетали лодьи и не кричали. Лишь нарушали тишину шорохи волн, оглаживающих борта.

Милад вскоре воскликнул:

— Гляди, Марко, большие рыбы появились!

Марко всмотрелся и сказал вразумительно:

— Дурья башка, это дельфины.

— Дельфины... Слово-то какое... Аты будто знаешь?

— Не говорил, если бы не знал... Давай спросим дядьку Лагира. Он уже ходил по морю... Он ответит.

— Верю тебе, — серьёзно заверил Милад. — Глянь, повернулись на бок и узкими глазками смотрят в нашу сторону... Ишь, не отстают, плывут наравне с нами... Здорово это у них получается!