Чужое сердце - Шарлотта Валандре

Ноябрь 2009 г. Я еду к двоюродному брату на юг в самом начале ноября. Мне хочется съездить в Кальян, в холмы департамента Вар, постоять на могиле сестры Эмманюэль. Кладбище, расположенное на окраине селения, похоже на тысячи других. Я легко нахожу могилу, справа от входа, немного наискосок. Черное гранитное надгробие, такое же, как у остальных монахинь ордена Сионской Богоматери. На могильном камне – ничего. Рядом стоит простой пластмассовый горшок для цветов. Невообразимо. Я перечитываю имя, дату, 1908–2008, именно здесь покоится сестра Эмманюэль, посвятившая свою жизнь человечеству. И ни цветочка никто не принес ко Дню Всех Святых? Ничего? Я кладу на черную плиту несколько белых роз. Встаю на колени и шепчу молитву. Выйдя, делюсь своим изумлением с двоюродным братом. Он отвечает мне цитатой из «Государя» Макиавелли, мало полагавшегося на человечество, потому что «человек неблагодарен, изменчив и скрытен». Потом брат прибавляет: «Ничего страшного, что не было цветов. Сестра Эмманюэль дарила не для того, чтобы получать в ответ».

2010 г.

Контрольное обследование профессора Хельфта – вот настоящая хорошая новость начала этого года. Мое состояние совершенно стабильно. Я прошла важный этап – семь лет после пересадки. В моем сердце течет хорошая жидкая кровь. Повторная трансплантация пока не актуальна.

Чтобы я удачно начала год, Лили подарила мне ягоды годжи. Это новая штука, что-то вроде светло-коричневого изюма, который выращивается в Тибете, стоит целое состояние и обладает кучей лечебных и регулирующих свойств для всего организма. «Чудодейственное средство, выстраивает все твои энергетические ресурсы, резко повышает здоровье. Волшебная палочка природы!» Ладно, попробуем. И я немедленно заглатываю целую пригоршню.

Мерзость несказанная. Я отплевываю ягоды прямо на стол. Лили в ужасе. Остаюсь приверженцем хвороста.

Я отмечаю Тарино десятилетие, думая о том времени, когда ей будет двадцать. Мой банковский счет худеет день ото дня, во время кризиса диета полезна, но все равно мои расходы намного превышают доходы. Денег у меня осталось шесть раз заплатить за квартиру, потом – ничего. Хотя моя квартирная хозяйка любезно не повышает мне квартплату уже несколько лет. Лили говорит, что поможет деньгами. Я никогда и ни у кого не занимала, не буду начинать и в сорок лет.

Лилиан Бетанкур обладает состоянием в 17 миллиардов евро, с колебаниями в несколько миллиардов в зависимости от биржевого курса. 17 000 миллионов евро, 46 575 лет платы за мою квартиру… Многовато на один рот. В изумлении читаю интервью тетеньки для «Пари-матч». На вопрос: «Почему вы дали 1000 миллионов евро забавному фотографу?» – богатенькая старушка отвечает: «Потому что он попросил». Я не раздумывая хватаю самый красивый лист стэффордской бумаги желтого делового цвета и начинаю плести что-то приятное и непосредственное в соответствии с избранным мной назначением письма:

Дорогая Лилиан Бетанкур, я прошу Вас дать мне денег. Из тех 46 575 моих годовых квартплат, которыми вы располагаете, я хотела бы, чтобы вы дали мне одну, чтобы я могла немного продержаться. Знайте, что я тоже могу быть забавной и я готова пройти курсы фотографии, потому что, к несчастью, я располагаю большим количеством свободного времени. Я буду благодарна вам за этот дар.

Прошу вас принять, дорогая мадам Бетанкур, выражение моей признательности.

Шарлотта Валандре

Прежде чем отправить письмо по почте, я читаю его Лили, которая выражает одобрение аплодисментами. Вместо адреса я просто пишу имя богатой тетеньки и название городского района – Нейи-сюр-Сен. Ответа пока не приходило.

Свыше какого-то порога, давайте не будем жмотами, миллиард евро на человека, а остальное должно перераспределяться. А чтобы сохранить мотивацию для этих богатых людей, за каждый перераспределенный миллиард надо давать им медаль и определенное место во Всемирном списке филантропов. Это было бы элегантно и полезно для многих людей. Лили одобряет мою новую теорию распределения богатства и сообщает, что Билл Гейтс уже проложил дорогу, подарив девять десятых своего состояния на борьбу со СПИДом в Африке. Мудрый человек. Той же суровой зимой я случайно встречаю на улице Шерш-Миди Жерара Депардье. Он собирается взгромоздиться на свой огромный мотоцикл, когда я решаюсь заговорить с ним. Его появление кажется мне знаком. К моему удивлению, он узнает меня. Я выражаю ему свое восхищение. Он благодарит, хвалит меня за мужество, поздравляет с книжкой, но он спешит, у него встреча с режиссершей Жозе Дайан, они готовят отличный телепроект – фильм про Распутина. Он горячо расцеловывает меня, треплет по щекам, кричит непонятно почему: «До свидания, мадам!» – и с грохотом срывается с места.

Вот он, настоящий знак, которого я ждала в этот год, лишенный планов. У меня есть телефонный номер Жозе Дайан. Я тут же звоню ей. Под лежачий камень…

– Здравствуй, Жозе, это Шарлотта Валандре!

– Привет.

– Ничего, ты можешь говорить? Я только что встретила Жерара Депардье, он в таком восторге, сказал, что готовит с тобой Распутина…

– Я тебя сразу прерву, женских ролей нет.

– Там одни мужчины?

– Ну почти… Пока, Шарлотта. Целую.

Значит, я не сыграю в Распутине. А в чем тогда?

Моя бездеятельность беспокоит меня. Что придумать?

Лили предлагает идею: «А почему бы тебе не рассказать свою историю, про сны, про Янна, про кардиолога? История-то невероятная».

Глядя на расклеенные по Парижу афиши, я узнаю, что без моего ведома Уолт Дисней снял по моей жизни мультфильм: «Принцесса и лягушка». Я два раза смотрела его с Тарой. Я снова жду весны. Через несколько месяцев вернется Янн, он подтвердил. Проходя мимо часовни Чудотворной Богоматери, я вхожу в нее. Молиться время от времени вошло у меня в привычку. Я иду к алтарю и встаю на колени перед Богоматерью. Вокруг прекрасной женщины из белого мрамора я вижу те лучики, что окружали мои странные сны. Я долго молюсь Марии и Богу, живым и моим ангелам.

Когда я молюсь, я обретаю себя и формулирую то, что для меня важнее всего.

Покидая часовню через угловую дверь в тот самый момент, когда я осеняю себя крестом, вместе с движением руки приходит воспоминание.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

«И… кого?» Мне было шесть или семь лет, и обучение крестному знамению ставило меня в тупик.

Сначала рука легко касается лба, потом пальцы плашмя ложатся на мой мягкий животик, потом на сердце. Под конец сложить руки и закрыть глаза с набожным видом.

Про «отца» понятно: Бог Отец – это легко. Мой отец – тоже мой бог, мой создатель. «Сын» – это Иисус, Сын Божий, который умер на кресте. Я-то сама живехонькая дочка своего отца. Это все понятное дело.

И только Дух Святой не поддавался пониманию.

«Невидимая чудодейственная сила…» Все вызывало у меня любопытство, но возраст пока еще не позволял воспринимать абстрактные понятия. «Святой дух – это красота жизни, Божественное дыхание, это все, что ускользает от нас, что невозможно понять умом, это любовь, Шарлотта, это великая Божественная любовь…»