Миллион Первый - Алла Дудаева

4 октября 1995 года, наконец-то мне и Деги предоставилась возможность выехать в Чечню. Нас встречали в Киеве, в Баку, везли через Дагестан украинцы, азербайджанцы, дагестанцы, чеченцы — люди разных национальностей. Все старались помочь, чем могли. В маленький автобус в Хасав-Юрте набилось много народу. Я сидела на заднем сиденье, скромно одетая, отвернувшись к окну и закутав лицо теплым шарфом. Документы на девичью фамилию вместе со всеми остальными прошли незамеченными, периодические проверки на блокпостах беспокоили меня меньше, чем любопытные взгляды пассажиров. Меня все знали в Чечне, а любая конспирация, как я убедилась, не выдерживала испытания у чеченских женщин. Больше всего выдавал голос, надо было молчать любой ценой, иначе каждое слово могло оказаться роковым. Чтобы избежать расспросов я, съежившись у окна, демонстративно покашливала и придерживала у горла шарф. Вскоре мне действительно стало тяжело: воздух в автобусе нагрелся и меня бросило в жар. Как завидовала я тем, кто сидел, раздевшись и свободно откинувшись. Долгих 2 часа ехал автобус до города, а там мы пересели в легковую машину.

Грозный потряс меня своими руинами, я его не узнавала. Черные, мрачные, обвалившиеся стены с обгоревшими проемами вместо окон, какие-то пустоты, провалы там, где прежде возвышался прекрасный город.

Зданий, которые были украшением улиц, не существовало. Я ехала, ясно ощущая нереальность окружающего, это был страшный сон, от которого никак не можешь очнуться. Каждый метр был обагрен кровью бесчисленных жертв… Обугленные деревья — расщепленные взрывами, искореженные — казалось, безмолвно взывали о пощаде, простирая к небу черные руки-ветки.

После ночи, проведенной у друзей, меня отвезли в селение Рошни-Чу, в гостеприимный дом Даяна, многочисленное семейство которого знала вся республика. К нему приезжали журналисты, в нем часто велись переговоры о перемирии. Дом стоял на смертельно острой грани двух враждующих миров. Дочери Даяна принимали огромное количество гостей, стирали военную форму, сушили ботинки, убирали, гладили, готовили круглосуточно. Хозяевам терпения было не занимать. Здесь останавливался иногда Магомет Хачукаев, телохранитель Джохара и мой названный третий сын. Вот здесь, в этой самой комнате, возможно, на этой кровати спал он всего месяц назад. Всю ночь, не сомкнув глаз, я думала о нем…8 октября. Как могло случиться, что он погиб так нелепо и неожиданно?

Самолеты налетели внезапно, с четырех сторон, и устремились на дом Даяна. Это была цель, определенная заранее. Конечно, предательство… В доме у Даяна должен был состояться военный Совет во главе с Джохаром. Совершенно случайно он с командирами выехал на час позже и, подъезжая к селу, увидел пикирующие с ревом самолеты и клубы черного дыма.

Рассказывают, что Магомет сидел за столом с младшим сыном Даяна Ахметом и еще одним бойцом. Ахмет был самым младшим в президентской гвардии, когда он поступил в нее, ему исполнилось всего 17 лет. Ахмет не успел еще вырасти и был похож на хорошенькую смущающуюся девочку с темными глазами и розовым лицом. Лучшие ребята днем и ночью, в дождь и стужу, служили Ичкерии, рискуя жизнью, ничего не получая взамен. Старики гордилист ими, потому что могли сказать: «Мой сын рядом с Джохаром!» Магомет с Ахметом только принялись за жижиг галныш, как раздался первый, самый сильный удар разорвавшейся рядом с домом бомбы. Они кинулись к двери, но были остановлены ракетами, которые неслись из пикирующего самолета. Ослепительно белое пламя, страшный удар, ракета ворвалась прямо в дверь… Три часа, Магомет, не приходя в сознание, умирал, обвязанный бинтами. Осколки ракеты задели ему голову, так же, как и Ахмету, который просто чудом выжил.

Смерть Магомета неожиданно показала, как много людей любили его. Он считал своим долгом помогать всем. Республика знала его и плакала вместе с нами. В Гехи-Чу я видела кассету с записью митинга в Грозном. Разрывающие душу слова говорили о нем совершенно неизвестные нам люди. Красивая девушка медленно читала посвященные ему стихи, сжимая губы, пытаясь произносить строчки с мужественной твердостью, но слезы текли и текли по ее щекам. Мне было очень тяжело, я не могла спасти его, да он бы и не захотел другой судьбы. Наконец-то он соединился со своей юной матерью, которая, конечно, давно ждала его на небесах.

В Гехи-Чу я познакомилась с людьми, о которых стоит рассказать отдельно. Мы жили в новом кирпичном доме, только что достроенном Рашидом, младшим братом Магомета Жаниева, военного прокурора республики. Звание военного прокурора он получил недавно, в условиях военного времени. Верных людей с юридическим образованием и стажем работы практически не было. Жаниев стал для Джохара поистине находкой. Небольшого роста, с горящими черными глазами, стройной подтянутой фигурой, он был, как живая ртуть. Огромные усы, которые начинались, как у всех мужчин, под носом, опускались двумя широкими черными гирляндами к подбородку, совершали там немыслимый вираж и взмывали вверх, к самым кончикам ушей. За эту диковинную красоту и бесстрашие в республике его прозвали «Аьрж йовсар» («Черный дьявол»). Залихватские усы радикально отличали его от окружающих и являлись предметом особой гордости. Увидев их тлько раз, забыть было уже невозможно. Наверное, таким был поэт-гусар Денис Давыдов, герой Отечественной войны 1812 года. Магомет Жаниев обладал мужеством и храбростью, несоизмеримыми с его маленьким ростом. Веселые глаза смотрели на все вокруг с неизменным доброжелательством. Он носил красивые облегающие черные кожаные штаны (назвать их брюками не поворачивается язык), и такой же ослепительный, с погонами, кожаный френч, туго перетянутый в талии ремнем с кобурой. Однако наблюдательные сельчане поведали нашей охране, что в свой экстравагантный наряд он торжественно облачается исключительно к приезду Джохара. И тогда видно его было на белом снегу за версту. Жаниев с восхищением, как ребенок, смотрел на Джохара, ловя на лету каждое его слово. «Он бы жизнь за него отдал, не задумываясь», — часто убежденно повторяла его сестра Раиса. И ее темные глаза, обычно задорно искрящиеся, становились задумчивыми.

Вместе с Джохаром они готовили материалы по делу о геноциде чеченского народа для военного трибунала над руководством России. Он выступал с такими смелыми и резкими заявлениями в связи с будущим судом над российскими военными преступниками, что даже самые хладнокровные из обвиняемых теряли самообладание, заканчивая всегда так, словно ставил твердую и размашистую подпись: «Магомет Жаниев, военный прокурор Чеченской Республики Ичкерия».

Недавно отстроенный дом, в котором мы жили, не обогревался (котел не успели поставить) и поэтому мы с Дуки и младшим сыном Деги спали в маленькой, самой теплой, комнате, которая прилегала к стене кухни. Магомет Жаниев с нашим племянником Висханом и старшим сыном Овлуром ночевали в холодной, как ледник, спальне, с большими окнами, выходящими на улицу. Это было необходимо для охраны, но Боже, как же там было холодно! Они спали, не раздеваясь, в камуфляжной форме, рядом лежали автоматы.

Каждое утро начиналось одинаково. Приходила Раиса с двумя дочками, и они принимались за хозяйство. Девочки гремели ведрами, носили с речки ледяную воду для умывания и мытья полов. Раиса колола во дворе дрова, нередко мокрые после дождя, а порой их приходилось выгребать из-под снега. Потом принимались раздувать огонь в печке. Лариса, старшая дочка Раисы, мыла пол в большой кухне-столовой-прихожей. Все объединяла в себе эта комната с одинокой печкой в углу, большими окнами, выходящими на овраг, по дну которого текла река. Неподалеку, с правой стороны, синели пологие склоны гор. Они постоянно, со странной силой притягивали мой взгляд. Теперь мне кажется, что то странное ощущение было вызвано смутными предчувствиями того, что должно было произойти там вскоре.