Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения - Джеймс Амбуэлл

в воздух все «Миротворцы». Восточное побережье севернее Северной Вирджинии мы потеряли, а они лишились Донбасса и Владивостока. Полный бардак, никто даже не знает, с красными мы воюем, или с кем ещё. Но та коробка в Чернобыле — проект «Кощей», — двери открыты, Роджер. Мы прогнали над ним по орбите спутник. Есть следы, ведут на запад. ПЛУТОН его не остановил — и хрен его знает, что творится в странах Варшавского Договора. Или во Франции, Германии, или Англии с Японией.

Полковник тянется к виски Роджера, протирает горлышко и делает большой глоток. Выражение его лица совершенно дикое.

— Кощей вырвался, Роджер. Эти суки его разбудили. И не могут с ним справиться. Представляешь?

— Представляю.

— Завтра с утра заступаешь на смену, Роджер. Надо узнать, на что способно эту Тулу. Надо узнать, как его остановить. Про Ирак забудь, вместо Ирака теперь дымящийся кратер. Но К-Тулу движется к Атлантическому побережью. Что будем делать, если оно не остановится?

Масада

Город XK-Масада гигантским грибом возвышается над холодной равниной. Купол диаметром три километра, стоящий на холодной возвышенности засушливой планеты, что крутится вокруг умирающей звезды. В пустом небе на рассвете и закате ревут чёрные угловатые F-117, облетая грозящую со всех сторон пустоту, что уходит в невообразимую даль.

По улицам города движутся тени, некогда бывшие людьми оболочки в форме. Они шуршат у подножия бетонных громад, словно осенние листья, всецело отдавшись задаче, которая придаёт какой-то смысл их последним дням. Над ними возвышаются громады стальных опор, которые поддерживают исполинский геодезический купол, закрывающий город. Он загораживает злые, чуждые созвездия и не даёт пыльным бурям, которые время от времени сотрясают кости этого древнего мира, добраться до хрупких остатков человечества. Сила тяжести здесь немного меньше, а в ночном небе струятся прозрачные струи газа, сорвавшиеся с умирающего светила этого мира. Долгими зимними ночами поверхность купола заметает пурга из двуокиси углерода. Воздух здесь сухой, как пустыня; город утоляет свою жажду из подземных водоносных слоёв.

Некогда эта планета была живой — возле экватора ещё есть пенное море, водоросли в котором отдают в атмосферу кислород. Есть и вулканическая гряда у северного полюса, которая указывает на движение тектонических плит. Но планета умирает, и это видно. У неё было богатое прошлое, но будущего у неё нет.

Иногда, рано утром, когда ему не спится, Роджер выходит за город и гуляет по краю сухой возвышенности. За его спиной гудят машины, поддерживая какую-то жизнь в городе; он не обращает на них внимание. Поговаривают о вылазке на Землю в ближайшие годы, чтобы достать что-нибудь уцелевшее, пока опаляющий ветер времени не стёр наследие человечества навсегда. Об этом Роджер думать не любит. Он старается как можно меньше думать о Земле. Только иногда, когда ему не спится, он гуляет по обрыву, перебирает воспоминания об Андреа, Джейсоне, о родителях и о сестре, о родственниках и друзьях, и все эти воспоминания болят, как лунка от вырванного зуба. На краю этой возвышенности у него — полный рот пустоты, горечи и боли.

Время от времени Роджеру кажется, что он — последний живой человек. Он работает в кабинете, яростно пытается докопаться до ошибки. Вокруг него ходят тела, разговаривают, едят в столовой, иногда говорят с ним и смотрят, словно ждут ответа. Здесь есть тела, говорящие мужчины и женщины, гражданские и военные — но нет людей. Одно из тел, военный хирург, сказало ему, что у него обычный синдром стресса, вина выжившего. Возможно, это так, соглашается с ним Роджер, но это ничего не меняет. Очередной бездушный день уходит за очередной бессонной ночью в никуда, пыль пересыпается за обрыв, словно песок в невыкопанную могилу его семьи.

По краю возвышенности идёт узкая тропинка. Она ведёт вниз от основания города, где из гигантских отверстий вырывается жар от ядерных реакторов. Роджер идёт по тропинке, и под его изношенными ботинками хрустит гравий и рассыпающийся песчаник. В небе моргают чужие звёзды, и их незнакомые узоры говорят ему, что он очень далеко от дома. Тропинка ведёт резко вниз от вершины возвышенности, и вскоре город превращается в невидимую, нависающую за плечом тень. По правую руку открывается завораживающая панорама — долина в разломе, в которой раскинулся древний город мёртвых. За ней — чужие горы, вершины которых возносятся в безвоздушную высь, словно мёртвые вулканы на Марсе.

Метрах в восьмистах от купола тропинка обходит каменистый выступ, уходит вниз петлёй серпантина. Роджер останавливается на повороте и разглядывает пустыню под ногами. Он садится, прислоняется к твёрдой скале и вытягивает вперёд ноги. Ступни висят над пустотой. Далеко внизу — изборождённая прямоугольными впадинами долина; миллионы лет назад они могли быть полями, но до этого дня ничто не может дожить. Всё в долине уже мертво, как и всё остальное на этой планете. Как Роджер.

В его кармане — помятая пачка драгоценных сигарет. Трясущимися пальцами он вытягивает белый цилиндрик, нюхает его, щёлкает зажигалкой. Сигареты в дефиците, пришлось экономить. Роджер вдыхает первую затяжку безвкусного дыма, сотрясается от резкого кашля. То, что мировая война спасла его от рака лёгких, даже в нынешнем состоянии кажется ему забавным.

Выдох — и дым прозрачным облачком утекает за скалу.

— Почему я? — спрашивает он тихо.

Пустота долго не отвечает. Слова, которые он слышит потом, сказаны голосом полковника.

— Сам знаешь, почему.

— Я не хотел этого делать, — слышит он собственный ответ. — Я не хотел оставлять их там.

Бездна смеётся над ним. Под болтающимися ногами — километры пустого воздуха.

— У тебя не было выбора.

— Был выбор! Я мог бы не приходить сюда. — Он замолкает. — Мог бы вообще ничего не делать, — говорит он тихо, затянувшись очередной порцией смерти. — Может быть, этого было не избежать.

— …Избежать, — отзывается эхо на горизонте. Под звёздами скользит тёмный угловатый силуэт, словно напоминание о вымерших птерозаврах. Завывая турбинами, F-117 продолжает охоту, высматривает древнее зло, не знает, что бой уже проигран. — А знаешь, может быть, твоя семья ещё жива.

— Может быть? — он поднимает голову. Андреа? Джейсон? — Жива?

Бездна злобно смеётся в ответ.

— В пожирателе душ — жизнь вечная. Никто не забыт, никому нет покоя. Все они живут в виртуальных областях его разума, переживают все возможные варианты конца своей жизни. Есть, знаешь ли, судьба и хуже смерти.

Роджер смотрит на сигарету, не желая верить; выкидывает её в ночное небо над равниной. Тлеющий огонёк падает долго, потом пропадает из виду. Роджер поднимается на ноги. Какой-то долгий миг он стоит на краю обрыва, собираясь